Стараюсь все запоминать, чтобы потом ей рассказывать, что там было. Это непросто, потому что вполуха надо еще и прислушваться, идет ли уже кто-то по лестнице или нет.

Я сижу на жестком подлокотнике дивана, чтобы услышать, когда во входной двери щелкнет замок, чтобы быть готовой. Потому что, если придет папа, надо понять, в каком он состоянии. Лучше, когда его надо просто транспортировать до кровати. Хотя потом он иногда просыпается и бредет куда-то, в туалет или попить воды на кухне, врезаясь то в шкафы, то в двери, путая комнаты и мыча что-то непонятное.

Хуже, когда, вернувшись, он не идет сразу спать, а хочет поговорить.

Мне неприятно по сто раз слушать и повторять одно и то же. Потому что он не понимает, что говорю я, а сам мучительно пытается объяснить какую-то ерунду и страшно обижается, если я увиливаю от беседы. А от обиды он может сделать что угодно: грохнет чем-нибудь, что-нибудь разобьет.

Иногда он очень долго повторяет: «Все, я понял!», или: «Я все понял!», или: «Не хочешь, не надо, я все припомню!». И так далее. Ничего он, конечно, не припоминает никогда, а только обижается. Разумнее всего просто извиниться, а потом еще раз извиниться. Неважно за что – он-то не помнит, а ты и не знаешь.

Мама говорит: «Ну что тебе стоит, ну извинись». И я извиняюсь, иначе он ни с кем не будет говорить никогда. А потом все повторяется заново.

Когда возвращается мама, надо спросить, как там в больнице дела, потому что мамино настроение и, следовательно, вся наша жизнь теперь зависят от анализов мочи моего брата. Сколько там крови и белка сегодня по сравнению со вчера (по Ничипоренко). Но я как-то справляюсь. Мама рассказывает, что там в больнице, а я рассказываю, что там в сериале.

Я – вкратце, мама – подробно.

Слушает, кажется, вполуха. Я – в два (ну, потому что я же должна поддерживать маму, быть в курсе, не одной же ей тянуть это все).

Я все время думаю о том, что сначала умрет брат, потом, конечно, мама. Я останусь с навсегда пьяным папой. Потом он замерзнет в сугробе. А потом меня заберет бабушка. А чуть позже бабушка разрешит мне бросить музыкалку.

От этой мысли мне становится полегче.

А вот мой самый любимый сериал – «Вавилон-5»! Вечером показывают по две серии. И еще утром повторы. Его мы смотрим все вместе, ну, кроме папы.

Я не понимаю, что там творится у родителей, никто ж ничего не рассказывает. Он, обиженный, сидит в моей комнате и ни с кем не разговаривает. Поэтому сейчас я живу в большой комнате с братом. Он уже здоров, но мама все равно тщательно за ним присматривает: что он там ест, сколько соли, сколько белка, готовит ему отдельно, и все такое.

Можно выдохнуть – никто не умер. Но осторожно и с оговоркой: «Сейчас пронесло, а потом?»

Я смотрю «Вавилон-5» и впитываю серии от начала до последнего слова в титрах. Эта моя жизнь, и она принадлежит мне.

Это моя космическая станция, и это мои друзья ходят по ней и противостоят древнему ужасу бесконечного космоса. Это мой дом. И я очень тоскую по нему.

Перед сном думаю: вдруг случится какая-нибудь аномалия. Не знаю что, например, трансвременной переход распахнется или типа того, и я из своей квартиры перенесусь, наконец, на станцию «Вавилон-5».

Стану частью команды, а команда станет моей семьей. В экипаже «Вавилона-5» нет детей, но мне уже тринадцать, и ведь я довольно быстро соображаю и чувство юмора у меня отличное. Там это оценят, а тут от этого сплошные проблемы. И потом, мы так далеко от родной планеты, что еще со мной делать, не выгонять же?

Я, конечно, первое время буду возвращаться домой, сюда, в Электросталь, на Юбилейную. А потом перестану.