Я клонюсь назад, куча под ногами начинает двигаться, и, завалившись на спину, я медленно сползаю по горе вниз.

С трудом избавляюсь от песочных штанов и долго выгребаю из них песок, потому что вытряхнуть не получится – штаны-то неподъемные. Пока я там внизу, братья в песочных штанах стоят друг напротив друга, пытаясь бороться, смеются и кричат.

– Ну-к, вы обои! Живо слезайте оттуда! – это появилась бабушка и ругается на братьев.

«Обои», потому что меня она не видит: я за кучей все еще вытряхиваю штаны.

Бабушка стоит, как буква «Ф», в косынке и огородном платье в цветочек. Она, вообще-то, похожа на колобка, но иногда бывает очень грозная.

– Ну вы посмотрите-к на них! Всю кучу разворотили! На полдороги разнесли!

И бабушка права. Куча перестала быть кучей и превратилась в пупырь песка, как в песочнице. Она растеклась на дорогу, на огород бабки Ани и немного стекла в канаву.

– Мы все исправим, – говорит Андрей, пиля ножом резинку от треников.

– Ой, еще и одежду испортил! На кой, я тебя спрашиваю, ты штаны-то изрезал? – причитает бабушка.

– Так это огородные! – говорит Андрей, выбираясь из песочных штанов.

Теперь он в одних трусах, стоя под ЛЭПом, на песчаной кочке, размахивает штанами, как флагом.

– Ты хоть тряси-то не на дорогу, в кучу, в кучу тряси, – командует бабушка.

– А, точно, – говорит Андрей и поворачивается к дороге задом, к куче передом.

Рядом с бабушкой возникает дед, он курит свою беломорину и улыбается.

– Быстро вы ее, – начинает было дед, но бабушка мечет в него молнию.

– А ты что радуешься? Кто платить будет за это? – спрашивает бабушка зачем-то, хотя все знают – и дед, и я, и мальчишки, и бабушка, – что платить, конечно, будет она.

– Грузовик песка! А вы все разнесли!

– Бабушка, ну мы же только полгрузовика разнесли, – говорю я, чтоб она не так переживала, – надо не весь грузовик покупать, а половину.

– Да кто тебе половину-то продаст?

– Ну можно купить целый, и половину – ей, половину – нам.

– Как я вас отмывать-то буду? И штаны попортили все, – ворчала бабушка, когда мы шли перед ней уже грустным парадом по тропинке к нашему дому, оборванные и всклокоченные. – Не ели ничего целый день с песком этим. В гроб меня загоните.

Потом и у нас на участке появилась песчаная гора. Но никто там уже не играл, потому что насыпали ее прямо рядом со свежей навозной кучей, даже немного внахлест.

Иногда папа весело говорит:

– Идите в песочек поиграйте, я разрешаю.

– Нет уж, – скрипим зубами мы.

– А что так? – не по-настоящему сильно удивлялся папа.

– Воняет.

– Фу, как некультурно, – говорит тогда папа, – не воняет, а пахнет, м-м-м, – и папа изображает удовольствие от навозного запаха, – свеженький.

Бабушка злилась и ворчала на нас, пока мы отмывались вонючей водой из колодца, обедали, пили чай с бутербродами, шли на автобус, ехали на автобусе, ждали другой автобус и снова ехали. Постепенно ее ворчание выцветало, и у подъезда она ставила полупрозрачную точку:

– Матери все расскажу.

– Чьей? – уточнял Андрей, потому что у Андрея мама тетя Люба, у нас – наша. Они сестры.

– Ну бабушка-а-а, – тянула я.

– Бабушка-жабушка, – говорила тогда бабушка, ковыряя в двери ключом, – не буду вас больше брать на огород.

И что вы думаете? Через пару недель мы уже снова шли с ней на дачу дышать воздухом и «загонять ее в гроб» очередными свистульками, укропами и прочим, прочим, прочим.

Фазендой дачу называет бабушка. Да все вокруг называют дачи фазендами. Все из-за рабыни Изауры.

В сериале на фазендах трудятся несчастные рабы, в то время как их деспотичные хозяева прохлаждаются в шикарных усадьбах. А главная рабыня – рабыня Изаура – страдает от козней Дона Леонсио. Он ее изводит из серию в серию, хотя влюблен по уши, как оказалось.