Мы, девочки, выстроились полукругом у шеста – как жрицы перед алтарём – и ждали, затаив дыхание. В зале повисло притворное напряжение и искреннее предвкушение.

– А я бы на Эшера глянула, – мечтательно выдохнула Снежана, чей воспалённый мозг явно рисовал инопланетянина в стрип-костюме.

– Воины Шариата не танцуют, – обречённо сказала Нелька. – Я проверяла. Даже пьяными не танцуют. Это у них как клятва.

– У меня бы затанцевали, – прошипела Снежа, и в её глазах вдруг вспыхнуло алое пламя.

И вот смотрю я на неё и понимаю: бедный Эшер. Его уже зацепили. Он попал. И не выберется. Снежана не отпустит. Выловит в любой галактике и припишет к семейному древу Кощея. Всё, сказка началась. Только будет ли у неё счастливый конец – большой вопрос…

Пока я размышляла о бренности бытия и легком девичьем духе, первым к шесту вышел Евгений, включив на всю громкость Bee Gees – «Stayin' Alive». У меня от этой песни в голове всегда всплывали кадры из старых фильмов: блестящие костюмы, лунная походка, ролики, начесы выше самооценки некоторых князей, серьги-обручи размером с баранку. Но эти образы выветрились моментально, стоило только Жене начать двигаться.

Он скользил вдоль шеста, как будто родился не в роддоме, а где-то между барной стойкой и зеркалом в клубе. То прогибал спину, как будто у него позвоночник на шарнирах, то грациозно приседал и подергивал бедрами – не пошло, а так, будто зазывал на бал ведьм. Резко вставал, делал круг, чуть ли не вычерчивая траекторию орбиты, то поднимал ногу и томно проводил по ней рукой. А как он встряхнул волосами! Да так, что даже мой внутренний дракон перестал фыркать и застыл в изумлении. В его глазах сверкала такая загадка, что мне впору было вызывать философа на подмогу. Стереотипы? Разбились в дребезги, как рюмка о кафель. А новые ассоциации… ох, останутся, боюсь, до конца моих дней.

Следующим, как избранный жрец музы и жара, вышел Егор. Он выбрал Lenny Kravitz – «American Woman», и, право слово, эта женщина в песне явно могла быть им. Его движения были быстрыми, порывистыми, будто он не танцует, а сражается с каким-то внутренним демоном, а шест – его меч. Он цеплялся за него руками, ногами, зубами (ну, почти), висел, крутился, скакал, и всё это – на цыпочках, как будто невидимые каблуки держали его в заложниках. Под конец он встал на четвереньки и двинулся к нам, как лев, медленно и с чувством, с толком, с расстановкой. Девчонки нервно сглатывали, а я думала, что если бы у меня был веер, я бы точно им обмахнулась. Или прикрылась. Или махала белым флагом – в зависимости от развития событий.

А потом вышел Гена. О, Гена… Под The Pussycat Dolls – «Buttons» он превратился в нечто среднее между восточной танцовщицей и роковой соблазнительницей. Начал с мягкой пластики, шевелил бедрами, потом резко перешёл к провокационным движениям, водил руками по телу так, будто искал заколдованный артефакт. Внезапно присел, провёл по бедрам, лёг, поболтал ножками, как принцесса, уставшая ждать спасения, и, изогнувшись, поднялся. Подчёркивал грудь, плечи, руки, опускал их вниз, но тут же поднимал, будто в колдовском ритуале. Финальный аккорд – он упал на колени и провёл ладонями от коленей до шеи, облизнув губы так, что у одной из нас икнула душа.

Мы хлопали. О, как мы хлопали! И если бы наши челюсти могли издавать аплодисменты, то они бы тоже участвовали.

– Запомнили хоть что-то? – спросил Гена, вставая.

Мы сначала дружно закивали, потом переглянулись, синхронно замотали головами и хором:

– Нет! Маэстро, повторите!

– Значит, будем учиться! – радостно воскликнул Женя и… понеслось.