– Merci! – С кривой улыбкой она указала на свой скудный наряд. – Мне пора собираться.

Сегодня дети уже не казались милыми: они были унылыми, капризными и не желали идти навстречу.

– Vous n’aimez pas l’ècole?[44] – спросила я их, предполагая, что им не хочется в школу, и они покачали головой.

Я подняла пальцы, чтобы показать им, через сколько часов они вернутся домой, пытаясь подбодрить.

– Huit heures[45].

Но они не очень-то утешились, и я не могла их винить: на самом деле восемь часов – это очень долго.

Управляться с тремя детьми оказалось непросто. Пока я вытирала банан с милого личика Артюра, Шарлотта пролила кофе с молоком на свой сарафан. Разволновавшись, одной рукой я стала ликвидировать кофейное пятно, и тут появился Жан Луи, в синем костюме, как всегда безупречный. Он потрепал старших детей по голове, поцеловал Артюра и, не оглядываясь, выскользнул за дверь. Дома надо продавать, деньги делать, подумала я.

К восьми Шарлотта и Гуго каким-то чудом были готовы: зубы почищены, волосы расчесаны, пальто и туфли надеты. Я знала, что до их школы пятнадцать минут ходьбы, и мне не терпелось выйти с ними, но Коринн, которая должна была отвести Артюра в ясли, не показывалась.

В конце концов она появилась, такая же нарядная, как в субботу вечером: в короткой черной юбке, облегающем черном жакете с большими «алмазными» пуговицами и в высоченных сапогах. По сравнению с ней я показалась себе унылой и неопрятной.

– Ух ты! – не удержалась я.

Она одарила меня тенью улыбки, забрала Артюра, и мы все направились вниз по лестнице – путаясь в ворохе школьных, детских и дамских сумок, задыхаясь в облаке духов Коринн.

Хаос наступил, как только мы все вышли на улицу. Коринн уже собиралась уйти, как вдруг Гуго обхватил мать за ноги и явно не собирался отпускать. Шарлотта присоединилась к нему, и они вдвоем завыли. Исчезли вчерашние милые, очаровательные крошки. Я подозревала: они притворяются, по крайней мере Шарлотта. Краем глаза я видела, как она следит за моей реакцией.

Коринн застыла в панике, не зная, что делать, ведь кругом полно прохожих – неподходящее место, чтобы отчитывать непокорных отпрысков. Она попыталась оттолкнуть их свободной рукой, другой удерживая Артюра. Я застыла на месте. Что делать? Оттаскивать детей?

Затем к какофонии присоединился Артюр. Люди начали оглядываться. Я повернулась к Коринн, чтобы спросить, что делать, и, к своему ужасу, увидела, как по ее лицу струятся слезы. Хотя эта женщина пугала меня, мне стало ее искренне жаль. Бедняжка просто пытается вернуться к работе.

– Pauvre Maman[46], – объявила я и шагнула вперед, чтобы заключить Коринн в объятия и утешить ее. – Pauvre Maman.

Я похлопала ее по спине и почувствовала, как она, явно непривыкшая к спонтанным объятиям и сочувствию, напряглась.

Гуго и Шарлотта испуганно подняли глаза. На их лицах не было слез, но эти маленькие зверьки выглядели потрясенными при виде такой реакции своей матери. Я опустилась на колени и взяла их за руки.

– Maman должна идти на работу,– твердо сказала я.– А мы должны пойти в школу. Courage, mes enfants. Courage[47].

Я подняла руку в знак солидарности, выуживая из памяти столько ободряющего французского, сколько могла вспомнить.

Чудесным образом дети отделились от Коринн, и Артюр тоже перестал плакать.

– Au revoir, Maman. À bientôt![48] – пропела я, и мои подопечные повторили за мной.

Коринн стояла на месте, все еще пребывая в шоке.

– Mon maquillage?[49]

Похоже, макияж был ее единственной заботой.

– Ça va[50], – сказала я, немного покривив душой, но таков был ее дневной образ – слегка растрепанные волосы и размазанные глаза.