— Да ты тоже не изменился, — Урош со скрежетом мнет банку в ладони, вперившись взглядом в глаза Горана. — Чем тебе пеперони не угодило? Ладно грибы, но пеперони это тоже мясо, просто в форме колбасы.

Беседа идет о пицце, но подозреваю, что дело не во вкусовых пристрастиях, а в чем-то другом. Истинный мотив агрессии не в колбасе или ананасах, но понять, в чем именно, я не могу.

— Горан, выдохни, — говорит Йован другу, а смотрит на меня. — Урошу ананасы, тебе пеперони, а мне ветчина и грибы.

Молча переглядываются и, уставившись на меня, выдыхают. Подозреваю, что я сейчас услышала гастрономические метафоры, которые непосредственно относятся к моей скромной персоне. И вот, вопрос: что можно подразумевать под пеперони?

5. Глава 5

— Я вас боюсь, — сипло говорю, когда Урош ставит передо мной тарелку с куском пиццы и стакан с водой.

Я должна донести до трех мужчин, что их немигающие взоры, едва уловимые порыкивания и то, как они цедят сквозь зубы алкоголь, меня нервирует. Они напряжены и тому причиной я, и теперь даже ежу понятно, что убивать меня не собираются, но заинтересованы в другом веселье. Короче, лучше бы прикончили и съели.

Горан неожиданно футболку стягивает и в сторону ее откидывает. Летит, как в замедленной съемке ,и плюхается на ковер, собравшись в складки.

— И чего ты нас боишься? — уточняет Горан.

Я видела полуголых мужчин на пляже, поэтому я не совсем ханжа, но нагота Горана меня изумляет до красных щек и тяжелого выдоха. Мускулистый, без грамма жира и с темной дорожкой курчавых волос, что бежит от пупка под резинку штанов. И лучше бы я на штаны-то его не смотрела, потому что под тканью хорошо угадываются очертания его гениталий.

Вот ответ, почему я боюсь. И, в общем, слово пенис не подойдет к тому, что спрятано под портками у Горана, и увидеть вживую эту дубинку нет желания, пусть и между ног у меня тянет.

— Боюсь, потому что вас трое, а я одна, — я перевожу взгляд с паха на лицо Горана.

— Жарко, — заявляет Урош, скидывая куртку, а затем и футболку стягивает.

Задерживаю взгляд на его прессе и грудных мышцах, и сглатываю. Одному простительно быть физически развитым, а вот двое крепких мужиков с кубиками, выдающимися грудными мышцами — это перебор. Воздух сгущается их тестостероном, и мне все тяжелее дышать.

Урош с ухмылкой откидывается на спинку кресла и как бы невзначай хватается за свое достоинство и, глядя мне в глаза, поправляет его сквозь джинсы. И у него тоже совсем не корнишон, что вызывает во мне не только волну слабости, но и паники. Я в немой мольбе смотрю на Йована, а он тоже успел избавиться от пиджака и рубашки, и он, как и его друзья, хорош собой.

Когда моя машина свернула с шоссе, мне надо было подумать не об ужастиках с жуткими хижинами и маньяками, а о порно, в котором тоже есть сюжеты, как милая и наивная красавица случайно забредает к трем мужчинам на огонек.

— Если вам жарко, то можно потушить камин, — тихо предлагаю я и опускаю взгляд.

Мне и самой душно, и между лопаток скатывается капелька пота.

— Открой ротик, — шепчет Урош, и я поднимаю взгляд.

Я, признаюсь честно, не кусок пиццы у рта ожидала, потому что тембр у Уроша — вибрирующий, глубокий и требовательный.

— Открой ротик, — он скалится в белоснежной улыбке. — Нам важно накормить самочку, чтобы соблюсти приличия.

Выбора у меня нет. Я откусываю уголок остывшей пиццы с кусочком ананаса под цепкими взглядами и медленно жую.

— Я могу сама, — проглатываю и нервно облизываюсь.

— Нет, не можешь, — моих губ касается край запеченного теста, — смелее, Мила.

Творящееся безумие можно с натяжкой назвать гостеприимством, ведь меня кормят с рук. Принимаю решение побыстрее расправится с куском пиццы, поэтому стискиваю запястье Уроша и торопливо пожираю угощение большими шматками. Почти не жую.