В иллюминатор были еще видны серые грозди кишлаков, прилепившихся к подножиям гор. Вскоре зеленая долина с садами пашнями, кишлаками и огородишками осталась за бортом. Впереди, насколько охватывал взгляд, простирались горные хребты с крутыми стенами ущелий, которые, словно морщины у глаз, собрались у главенствующих над горной стороной пиков.

Вертолеты пролетали недалеко от белых шапок ледников, венчающих самые высокие головы гранитных кряжей. Казалось, протяни руку – и тут же коснешься жароутоляющего льда, на самом деле седеющие пики проплывали в десятках километров от машин, даже не освежая прохладой раскаленный полуденным зноем воздух.

Из кабины вышел штурман с планшетом в руках. Вместе с лейтенантом они долго о чем-то переговаривались, сверяя карты.

Вскоре машина пошла на снижение, внизу показалась узенькая полоска «зеленки». Посреди нее серебряной ниточкой петляла горная речушка, сверкая в лучах уходящего на покой солнца.

Снизу, с долины, в горы поднималась черная грозовая туча, которая вскоре затмила собой весь горизонт.

Штурман, показывая на нее, начал что-то втолковывать взводному. Тот не соглашался с летчиком, настаивая на своем.

Из кабины позвали штурмана, и он торопливо исчез за дверью. Через несколько минут вышел из кабины какой-то взъерошенный, чем-то напуганный и, указав взводному на точку, отмеченную у него на карте, снова начал увещевать командира группы.

Наконец лейтенант Русаков обреченно махнул рукой. Лицо летчика просияло, и он снова исчез за дверью кабины.

Машина резко пошла вниз. Вторая уже заходила над стремительно приближающейся высотой, и вскоре весь ее склон покрылся всполохами взрывов.

Вертолет с десантом приземлился на вспаханное снарядами поле. Открылась дверь. В нос сразу же ударил резкий запах гари и тротила.

Десантирование продолжалось не больше десяти минут, и вскоре вертолет, обдав десантников керосиновым духом, облегченно урча, взмыл вверх.

Провожая взглядом торопливо уносящиеся подальше от грозовой тучи, которая, словно лассо ковбоя, старалась охватить убегающих от стихии стальных птиц, Алексей почему-то подумал, что прощается с винтокрылыми машинами навсегда.

Вместе с исчезнувшими за горизонтом бортами, скрылось за тучами и жгучее солнце. На долину опустились ранние сумерки.

Начал крепчать ветер. Резко похолодало.

– Все ко мне! – крикнул лейтенант. Дождавшись, когда солдаты вместе со снаряжением и оружием подойдут поближе, лейтенант продолжал:

– Значит так, ребятки. До своей позиции мы не долетели километров шесть-семь. Сейчас просто невозможно сориентироваться, темно слишком, а то бы я точнее сказал. Ночевать здесь придется, так что надо окопаться хоть немного. Кто знает, что за ночь может произойти, тем более что из кишлака, который находится напротив нас, не могли не заметить нашего прибытия.

– Здесь копай, потом на основной позиции вкалывай, – проворчал Паша Сорокин недовольно.

– Разговорчики! – прикрикнул офицер. Сорока замолчал.

– Я вас не заставляю окопы в полный профиль рыть, достаточно и для стрельбы лежа, – миролюбиво заключил Русаков.

Он показал бойцам, где рыть окопы и укрытия, а сам с сержантом Червинским занялся оборудованием командного наблюдательного пункта (КНП).

Рыли они на пару и довольно споро. Земля была глинистая, но рыхлая. По всей видимости, когда-то там была пашня.

Вскоре за быстро растущим бруствером уже не было видно голов командиров.

Глядя на них, быстро работали и остальные солдаты. Правда, что-то не ладилось у Сороки. Вместо того чтобы копать себе окоп, он, достав бинокль, начал обозревать окрестности.