– Нужна она мне, – и, отодвинувшись, отворачивался от Васьки. Дулся, чтоб не заподозрили чего.

Зато когда нападали на разводья земляники, у Федьки прорезалась страсть к разговору. Тут он поучал малышню:

– Земляника любит терпенье. Попробуй по такой крохотке насобирать бидон. Черника быстрее берётся, но комарья там. Живьём съедят.

То ли от отца такая говорливость передалась, то ли сам полюбил поучать Федя.

Но когда видели ягодное раздолье, разговор угасал.

Поначалу брали ягоду усердно, а потом надоедало и придумывали развлечения. То купаться шли, то перекусить садились. Федька раскручивал леску на черёмуховом удилище и забрасывал в омуток на старице удочку, надеясь поймать хорошую рыбину. Васька с Верой Клековкиной оставалась в земляничнике. У них бидоны были вместительнее, и подходили девочки к измазанным в песке купальщикам с полными посудинами ягод. Ребятня, одумавшись, снова принималась собирать землянику, но звала их к вагончику бригадир Таисья Фроловна Дарьялова, которая успевала к этому времени распорядиться с покосами и сварить суп из мясной тушёнки да заверетенить макароны по-флотски. Накормить пять-шесть ребятишек – не в убыток.

Она первой замечала старание усердных ягодников и хвалила Ваську с Верой, припав к бидонам: – Дух-то какой, – и крутила головой.

Федька приходил с жалким полузасохшим окунишкой.

– Коту на уху, – говорил отец Демид Кочергин. – вон Васька-то сколь ягод нацапала, а ты.

– Ещё успею, – успокаивал Федька отца, но не успевал добрать бидон. Однако хватало для материных похвал и пяти-шести стаканов, набранных сыном.

Красива около Коромысловщины Вятка-река. С высокого берега видно не только низменную пологую равнину и боры, перелески. Река делает поворот, утыкаясь в противоположную дальнюю гряду. Это самая рыбная излучина. А под горой на их берегу уютная полоса пляжа. Здесь пока высокая вода, загорали коромысловские девчонки, резвилась ребятня. Удобное место. Из-под горы бьют три ключа, которым почему-то даны разные названия: Сладкий, Лечебный и Горький, хотя вода в них вроде одинаковая. Видно, не по воде, а по каким-то другим приметам получили они имена.

Чаще всего любили коромысловские девчонки да и дачники из города загорать около Сладкого ключа. Можно и напиться, и ноги сполоснуть перед тем, как надеть обувь.

Деревенские дивились нарядным купальникам горожанок, завистливо любовались ими. Надо же, какие модницы. Отставать от горожанок не хотелось. Тоже что-то вроде купальников морщили или тайком от родителей покупали их в Орлеце и даже в Киров ездили.

А Жанка уже давно начала удивлять коромысловцев откровенными нарядами. Носила колготки в обтяжку, каждая округлость заметна. Иван Родионович сердился:

– Ещё раз увижу – сраку надеру, – грозился он.

– Да все теперь эдак ходят. Не замечал что ли? – вступилась за дочь Анфиса Семёновна.

Пригляделся Иван: и вправду вовсе бесстыдной стала одёжа у молодяшек.

– Добалуешь, – остывая, предупреждал жену.

В этот раз Васька всех перещеголяла, устроив в вырезе лифчика что-то похожее на пышный георгин. Под лифчиком-то уже начало что-то округляться.

Валялись деревенские на песке, роя подземные ходы, насыпая первобытные хижины, сами зарывались в песок, бултыхались в воде около бережка, «пиво варили», будоража воду, брызгались, затеяв «морские сражения», и ревниво поглядывали, как изобретательно отдыхают горожане. Они там, картинно выгнувшись, стояли в тёмных очках, с бумажками на носах, чтоб «кнопочки» свои не опалить. Разноцветный мяч летает красиво, почти не опускаясь на землю. Зазывают парни своих городских подружек в круг. А деревенские такой лёгкий красивый мяч, наверное, не видали. Глазеют со стороны. Не все мячом увлечены. Вон один парень соорудил из песка целый дворец с башенками. Залюбуешься. Очкарик. Наверное, студент-строитель.