– Значит, с нами?..

– Запланировано так, если не изменится обстановка, – мягко уклонился от ответа боевой «кот».

Командир выразил желание увидеть, как разместились гости, НШ одобрительно кивнул.

Как только за капитаном и командиром закрылась дверь, НШ, явно утомленный сегодняшним днем больше, чем всеми предыдущими на переходе, попросил Мамонтова сделать погромче телевизор. Из «ящика» без конца передавались тревожные новости о готовящейся военной операции США на Ближнем Востоке. Картины военных приготовлений впечатляли. НШ призадумался, а потом «похвалил»:

– Вот как надо заставлять любить себя. В наглую.

– Паскудство одно, – согласился стармор. – Они воюют, а весь мир оплачивает и плачет.

– Но сила, Степаныч, а? Против силы не попрешь. Поневоле зауважаешь. И уважают.

Помолчали, наблюдая громкое действо. Примечательным было то, что комментатор телеканала взахлеб, будто личными успехами, хвалился возможностями армии США и их союзников. НШ встал, прошелся по каюте и задержался у огромной карты Мирового океана…

Флагманский РТС собрался уходить, встал и Мамонтов. Старый капраз нехотя покидал уголок дивана, будто его отрывали от дела… Однако НШ их задержал, предложив попить чаю: «Ужин наверняка задержится на время перехода корабля в точку». «И стар, и млад» остались с охотой.

– Расстроился от парадной мощи вероятного противника? – улыбнулся Александр Иванович, непривычно примолкнувшему Ляшенко. – Силищу заморскую не переносим на дух, и держим за пугало… А не кривим ли душой, Степаныч?

Ляшенко с усмешкой сделал жест Мамонтову: фиксируй, мол, почти политические заявления, пригодится… Но НШ продолжал, увлеченный мыслью:

– Карта Мирового океана… А я чаще смотрю на нашу любимую, родимую сторонушку… Она распластана, как большое сердце – это мое сердце, так сладко отзываются в душе напевные названия городов и городков, заливов и бухт… Какими тяготами и заботами облагает наша земля человека, добывающего простые блага! Стало обычаем отдавать ей все. Он унижен чрезмерным трудом или возвышен? Перевожу взгляд, читаю названия американских городков… И внутри у меня удивительное спокойствие, я физически ощущаю, что там живут в полном достатке, веселы и беззаботны… Опять перевожу взгляд – опять тревога в сердце: выдюжит ли наш человек, когда на него столько валит природа и традиционный уклад непомерного труда? А надо быть и воином, если такие пространства у нас…

– Расчувствовался, Александр Иванович… – с нотками недоверия крутил головой Степаныч. – Ты на их счастье не посягнешь, их детей, уверен, готов защитить… Им бы надо помнить, как счастье свое добыли! Кровью, хитростью, грабежом… Скромнее надо быть, а не эталоном себя величать…

НШ задумчиво проговорил, будто самому себе:

– Может быть, и нам пора камнями и силой стилить дорогу к счастью, обустраивая хотя бы центральные области на уровне европейском…

Степаныч снова недоверчиво и с укором посмотрел на него:

– Надо быть не русским, и как минимум нехристем. Но ты остался русским, хотя в тебе немало кровей намешано. Как ни настраивают нацмены молодежь – она русская по мироощущению! Казахи – как ни крути – русские казахи… И дагестанцы – они русские дагестанцы… И грузины! Русскими грузины останутся, даже если Кавказ разделяет нас. Украина – все та же Русь, там ее больше, чем в Москве.

– Но нам-то что?

– Нам? Радость! Мы дали им второе рождение. Нам эту радость нельзя терять – иначе мы не русские. Радость от просторов, которые мы заслонили от убийственного себялюбия покорителей и «хозяев» жизни, от любителей стандартов…

НШ только головой крутил, задетый чем-то очень похожим на истину.