– Говори, Дашуленька! – тормошила ее Инесса. – Что уж ты так расклеилась, никогда себя не распускала… Да у тебя все было б о кей, если б ты не сдвинулась на своем Олеге!

Даша слабо махнула рукой – что, мол, об этом говорить…

– Между прочим, сущая правда… Ну вот давай посмотрим: ты человек хороший, и зарабатываешь порядком, и девушка хоть куда… – Инесса загибала пальчики с лиловым маникюром, перечисляя Дашины достоинства. – Еще одеться умеешь, вещички у тебя стильные… Я вот такую сумку-черепашку, чтоб ножки из-под панциря болтались, нигде достать не могу! А колечко, которое ты привезла с курорта, – как говорится, простенько, но со вкусом!

– Тоже мне курорт – одни болота кругом… – слабо улыбнулась Даша. Оказалось, она опять могла говорить.

– Ну и что, что болота? Во-первых, не болота, а озера, во-вторых, море близко… Очень даже многие любят на Белом море отдыхать. К нам на Черное так не ездят! – обрадовано зачастила Инесса. Уходящий в сторону разговор свидетельствовал о том, что Дашка отошла: вон она уже улыбается, хоть и через силу. Вообще пора заканчивать этот эпизод, на прилавках товар остался без присмотра…

Даша тоже чувствовала: пора входить в обычную колею. Возвращаться к своим обязанностям и не обращать внимания на то, что внутри нее как будто готовится новый всплеск истерики, новый поднимающийся из глубины приступ немоты и рыданий.

– Что случилось? Что с ней такое? – В дверях склада показался массивный как шкаф заведующий, гортанно выговаривающий слова Шота Георгиевич с синевой на щеках – разливами отросшей за день щетины.

– Она, знаете… просто нарочно не придумаешь, – начала Инесса, спешно соображая, как бы посолидней объяснить состояние подруги. Следовало отыскать весомую причину, чтобы заведующий не заподозрил их в срыве торгового процесса без достаточных на то оснований. Но выбитая из колеи Даша не просекла ситуации и раскололась начистоту:

– Ничего не случилось, Шота Георгиевич. Просто тоска напала, не смогла себя в руки взять…

– Нет, вы подумайте! – Инесса сделала вид, будто задыхается от возмущения: дескать, как это ничего, когда очень даже чего. – Вы только подумайте, для нее это «ничего»! А на самом деле …

Но заведующий махнул рукой в сторону Инессы:

– Ты молчи! Я сейчас не с тобой разговариваю… Значит, просто взгрустнулось и сразу в рев? – обратился он к Даше. – Да еще головой о прилавок, люди видели… Как же это все называется?

Даша виновато пожала плечами: ей бы следовало продолжить начатое Инессой, придумать какое-нибудь подходящее объяснение. Но вновь поднимающееся из глубины рыдание не давало такой возможности – стоит сейчас Даше раскрыть рот, и все повторится. Наверное, у нее был выразительный вид, потому что в глазах Шоты промелькнула жалость. Он вообще относился к Даше неплохо; кроме того, ему нравилось, когда за прилавком стоят не старые бабы, а такие вот птички. Но с другой стороны, как заведующий он не может давать им волю устраивать истерики на глазах покупателей. Если каждый раз, как станет грустно, задавать подобный концерт, то какой порядок может быть в магазине? Хотя прежде за ней такого не замечалось…

– Слушай, Дарья, а у тебя с психикой порядок?

Даша вновь пожала плечами: теперь она не могла ответить на этот вопрос утвердительно. Сама не знала, что с ней делается, а на вранье абсолютно не осталось сил. Чувствуя приближение нового приступа, Даша думала сейчас только о том, чтобы через пять минут снова не разрыдаться.

– Так ты вот что… давай сходи в поликлинику. А там, если надо, дальше тебя пошлют. В этот, как его… диспансер. Ведь ты москвичка, у тебя должен быть медицинский полис.