Доктор Дойл промолчал. Он видел, чего стоило Генри собраться в этот момент, чтобы четверть часа спустя вместо самобичевания отправиться к своей тетушке, леди Гаррингтон, рассказать ей о произошедшем и попросить помощи в поисках. Сэру Талботу выпала роль справиться о фактическом местонахождении господина Сен Паля и леди Хейли: нужны были их адреса. Сам же мистер Дойл ушел в кабинет думать, пока не наступил вечер и не пришло время для его особенных визитов.

Фото графини де Леви в полный рост, в подвенечном платье, с флердоранжем в прическе, убранное красивой витой рамой из серебра, водрузили на каминную полку и леди Джейн встала вровень с портретами знаменитых предков Гарринтонов, Латаймеров и Олтонов. Глядя в пустую гостиную, залитую печальными тенями и слабым, обреченным светом дождливого утра, она светилась так, будто одна живая стояла среди мертвых и улыбалась Генри. Она всегда улыбалась Генри: неважно, слышала ли она его голос или смотрела ему в глаза, был он рядом или за сотни миль. Генри всегда был вознагражден ее улыбкой. И серебряными искрами в глазах…

Леди Гаррингтон была шокирована. Она сидела у камина, вдруг опустив плечи, как-то неловко опираясь на подлокотник своего кресла, и пыталась сказать хоть что-нибудь единственному племяннику, вместо свадьбы уверенно шедшему в ад еще одних похорон близкого человека. Он, уверенный в себе, успешный, всегда крепко стоявший на ногах мужчина, сейчас сидел в ее голубом салоне разбитым, будто внезапно состарившись, и не знал, что еще сказать. Не знала и она. Все слова сейчас не значили совершенно ничего, и тем ценнее было каждое из них:

– Семья поможет. – твердо сказала леди Гаррингтон графу Олтону, единственному племяннику, так не любившему упоминать ее фамилию рядом со своей. Он поднял на нее глаза. Она продолжала, – Я пришлю к тебе управляющего. Найди ему кабинет с диваном, чтобы он был всегда под рукой. Он обеспечит любые ресурсы – люди, деньги, газеты, транспорт.

– Я прошу тебя устроить мне аудиенцию с Её Величеством.

– Ты же знаешь, что на это уйдёт много времени, Генри.

– Я прошу. Я был верен Ей и честен. Теперь пришло мое время просить…

– Хорошо. Я дам знать, когда.

И уже прощаясь, она совсем по-доброму обняла его и сказала: «Trouvez votre étoile, chéri!»2. Выходя из ее помпезной гостиной, Генри вспомнил:

– А что вы сделали с леди Хейли?

– Я? Я не могу даже салфетку связать, знаешь, как болят глаза? И руки совсем не держат спицы, дружок… Что я́ могу сделать с ке́м-то?

– Тетя, мне нужен ее адрес. – Генри знал свою тетушку и пропажа леди Хейли, такая удобная для него после обручения, не обошлась без этой видавшей виды хитрой лисы.

– Понятия не имею, о чем ты? – леди Гарринтон почти искренне недоумевала.

– Тетя, если бы Вы не были столь же блистательной интриганкой, сколь умной и мудрой женщиной, я бы подумал, что вы постарели!

– Как тебе не стыдно напоминать мне о моих летах!

– Адрес, тетя?

Поняв, что эта настойчивость в племяннике – фамильная черта Гаррингтонов, создававшая их имя и наследие на протяжении нескольких веков, на пути которой не может стоять преград, леди Гаррингтон перевела глаза на камин, словно подсчитывая петли на спицах. Спустя несколько минут она повернулась к племяннику и тихо ответила:

– Монкс Орчард-роуд, Бекенхэм, Лондон…

– Бетлем? Психиатрическая лечебница? Тем более – эта?

– Подожди, я напишу письмо ее интенданту, мистеру Худу: просто так тебе никто и не скажет, что она там.

Генри думал, что его мало чем можно было удивить, но этот хрупкий кардинал в кринолине оказался способен на сюрпризы: сначала как родную дочь принять не англичанку, а француженку, католичку. Причем, принять не просто в обществе, а невестой единственного наследника-протестанта. Затем ввести ее в самые лучшие клубы тогда, когда даже своим английским титулованным протеже в борьбе за его сердце и руку она не позволяла себе никакого участия. Помочь племяннику быстро получить разрешение викария на межконфессиональный брак, заплатить за это двадцать восемь гиней, не без сопротивления со стороны жениха. Затем ввязалась помогать со свадьбой и наверняка приложила руку к этим приглашениям во Французское посольство. Сейчас он узнал, что женщина, болезненно одержимая им, упрятана тетушкой в самую строгую психиатрическую лечебницу Лондона, известную много столетий как самое дикое место на земле… Леди Гаррингтон очень хотела этот брак с графиней де Леви для своего племянника. И впервые Генри решил, что не хочет знать предел возможностей своей тети и перечить ей, становясь ее врагом, уж тем паче. Взяв в руки письмо для интенданта Бетлема, он откланялся и направился на Монкс Орчард-роуд.