– Если рассуждать логически, то более всего заинтересована в похищении графини де Леви разведка Пруссии. Нам нужно искать связь между Пруссией и господином Сен Палем, он мог быть завербован ими в преддверии войны, – неожиданно для себя сказал Генри, хотя не уходила из его головы мысль, что не просто бонвиваном, жадным до денег и беспринципным, был этот незнакомый, но уже ненавистный ему Сен Паль. Генри решил не посвящать друзей в свои догадки, пока не проверил некоторые из своих идей – бонвивану легко продать Родину, если у него есть свой интерес…

– Иногда мне хочется растащить Вас на цитаты, мой мудрый друг. – заметил Энтони. – Очень точно сказано!

Доктор Дойл приподнял брови и подытожил:

– Мы близко к пониманию всей картины произошедшего, господа. Нам немного не хватает: завтра мы должны будем проследить путь Сен Паля и его сообщницы от его убежища до Вашего дома, сэр Генри, а затем – до того места, где они могут держать графиню де Леви. Пригласите мистера Фикса, мы должны дать ему поручения на завтра. – он поднял бокал с бренди, – Мы близки к разгадке! И – слава Богу, что от нас не требуют выкупа или противоправных действий, это было бы намного хуже!

По своему обыкновению, мистер Дойл первым ушел спать, раскланявшись со своими напарниками и извинившись, что в деревне приобрел привычку ложиться и вставать с петухами. Его уверенность, рассудительность и спокойный тон вселяли надежду. Он вроде бы и не говорил каких-либо успокаивающих слов, но как-то незаметно смягчал остроту положения вещей в этом разбитом горем доме на Итон-стрит.

Сквозь боль Генри почувствовал слабый маячок надежды.

И даже тепло от огня в камине.

И боль старого друга…

– Я понимаю тебя, Талбот… Но это моя́ женщина. Она́ сделала свой выбор. Я благодарен ей за это и любого заставлю уважать ее́ решение, – повернулся Генри к своему товарищу.

– Не нужно слов, Латаймер. Это все пройдет, вот увидишь… – Энтони Талбот говорил медленно, с болью, делая длинные паузы, – Я очень хочу, чтобы Она вернулась. И чтобы вы были вместе… Сегодня я увидел Любовь. – Талбот снова замолчал, – Ты стоял у Ее портрета в гостиной. Она так притягивает любого, кто находится рядом… Ты должен беречь ее, Генри. Там было огромное облако любви вокруг вас… Той самой Любви, вселенской, Божьей… я замедлил шаг, дыхание затаил, чтобы полюбоваться… Будто нет насилия, войн, зла… – проговорил Талбот, с трудом продолжая свое признание и глядя в камин.

Генри молчал, понимая, как дорого дается эта откровенность его лучшему другу, впечатлительному, горячему, верному Талботу, который вырос вместе с ним и был ему как брат. Старательно подбирая слова, Талбот продолжал:

– Вы двое теперь самые близкие мне люди, Генри. Ты можешь быть во мне уверен: я не побеспокою Ее своими откровениями, я справлюсь сам. В этом мире есть недосягаемые нам вершины, которые никогда не нужно покорять потому, что они предназначены для других, и ждут их.

– Спасибо, Тони. – Генри не мог выразить всей своей благодарности другу за эти слова и уважение, с которым они были произнесены. Часы пробили полночь, когда они разошлись по комнатам, и во вторую ночь Генри засыпал с надеждой. Слабой, беззащитной, как сердце влюбленного, но единственной твердой крупицей посреди хаоса происходящего вокруг.

Новый день был суетным и серым: уже с утра мистер Фикс отправился с поручениями доктора Дойла, доктор снова сел в кабинете чертить свои схемы на листах, которые разложил на столе, Талбот помчался в Дувр, а Генри мог спокойно наблюдать, как Моррисону приходится отбиваться от поклонников графини де Леви, то и дело приезжающих в дом с визитами, поясняя, что всех скосила ветрянка: леди Джейн отправили лечиться на воды, сэр Генри не принимает из страха кого-нибудь заразить, ибо думает, что заболел сам. К моменту, когда даже Генри устал смотреть на муки своего дворецкого, выпроваживающего очередного пылкого молодого человека, в дом принесли посылку с запиской для мистера Олтона. Получив коробку без обратного адреса в руки, Генри решил открыть ее в кабинете вместе с доктором, возможно кто-то из нанятых ими помощников что-то нашел.