Бывает так – вдруг какой-то человек становится нам словно бы родным. И хочется оградить его, предостеречь.

Защитить, неведомо от чего.

Поэтому Вера Ивановна и перекрестила Саню, на прощание.

– Храни тебя Бог, сынок.

Агриил заворочался. Ему стало неуютно в проходе плацкартного вагона.

Всё-таки крестное знамение.

Да и «светлые» активизировались, даже от Коли отогнали Уно, Доса, и Треса, и всех остальных. Не далеко, но отогнали.

Алиил возле учительницы крылья расправил.

Коля и Анжил собрались выйти побродить по перрону, а Вера Ивановна осталась «сторожить» сумки.

– Я покурю и приду, сменю вас, – пообещал Коля.

– Коля, сколько той жизни! – дунул в ухо Коле вернувшийся Семис. – Пошли, хряпнем! За сорок минут – до магазина и обратно!

– Коля, что такое сто грамм, по сравнению с бесконечностью, – вторил Семису Восемис.

– Да пошли вы, – махнул рукой Коля.

– Что? – не поняла Вера Ивановна.

– Пошёл я, говорю, – отозвался Коля. – Покурю…

Но первым в купе вернулся Али. На Веру Ивановну он смотрел холодновато, но предложил:

– Если хотите, можете выйти, погулять.

– Спасибо, – откликнулась учительница и вышла, прихватив сумочку.

Али-Анжил сел на край её нижней полки, достал чётки и прикрыл глаза. Через некоторое время его пальцы забегали по бусинам: нет Бога, кроме Аллаха.

На перроне – солнышко.

Хороший город. Когда-то был перекрёстком торговых путей. Золотишко здесь мыли, пушнину добывали, скупали и перепродавали, металл плавили. Рыба, икра.

А если много в российском городе богатств, так кого много?

Рабочих? – Ну, да. Имеются.

Купцов? – Тепло.

Разбойников – Теплее.

Каторжников? – Теплее.

Не догадались?

Взяточников! Взяточников много! От самых мелких, до самых крупных, от мелкого приказчика до генерал-губернатора. Ах, жаль, не существовало ещё «борьбы с коррупцией»!

Да и слова такого, как «коррупция», не существовало. И «откатов» тоже не существовало. И офшоров. А процветали себе взятки, кумовство или просто «всяческие беззакония».

Однажды, в начале девятнадцатого века, в одном городе сменили одного «нечестного» губернатора на «честного». Так вот, «честный» за два года – семьсот чиновников поймал на «беззакониях». Правда, не знаю, что с ним дальше стало, с «честным»-то.

Бедная Россия.

Что касается разбойников и каторжников, так этого добра, вдоль железной дороги и далее, во все времена водилось достаточно и даже больше, чем достаточно.

Возьми хоть эту дорогу железную. «Под каждой шпалой – могила зэка…» – так говорят.

Но это, правда, больше про БАМ[10]. Начали строить БАМ в 1932 и до сих пор, кажется, не завершили. А «тридцать седьмой год». Кто только о нём не пишет, не обсуждает его и не осуждает. Могилы безымянные заросли таёжным подлеском, как и все те места, что человек покидает, откуда уходит.

И везде, если смотреть из окошка по ходу поезда, увидишь остатки брошенных деревень, заброшенных небольших станций. Года не пройдёт, как на бывшие человеческие жилища наползает тайга, лес, степь.

А если двадцать лет пройдёт? А сорок? А семьдесят?

Бывало, идут по лесу туристы, радуются красотам. Горам, озёрам, чистейшим родникам. Красота! Кажется, не ступала здесь нога человека.

Первооткрыватели!

Глядь, а на краешке полянки валяются остатки чего-то, знакомого до боли. Да это же вышка! Почти истлевшая деревянная лагерная вышка, с которой за осуждёнными наблюдал часовой.

Глядь, а среди сосен – проволока колючая. Ржавая, зараза! Господи! А это что такое? Табличка… Буквы стёрты. «…лаг… №…».

Первооткрыватели, однако.

Идёт железная дорога через бессчётное количество городов, через десятки рек, мостов и тоннелей. Через десятки и сотни тысяч человеческих судеб, увлекая за собой десятки и сотни тысяч добрых и злых духов.