Арк увидел. Массивный отросток биоткани тянулся от основного тела Ядра почти к самой платформе, заканчиваясь площадкой с воткнутыми в нее десятками нейро-штекеров и мерцающими панелями управления. Интерфейсная станция.

– Туда… – прошептала Вея. – Подключись… Но… Арк… В ее голосе появилась невыразимая грусть и нежность. – Вирус… который нужен… не в твоем девайсе… Он… в нас. В нашем слиянии. В нашей… боли. В памяти о любви… которую они украли. В гневе за Глеба… за меня… за всех в Улье. Этот вирус… он в тебе.

Арк понял. Его не модифицированный Имплант, а его разум, измененный Веей, наполненный ее знанием, ее болью, ее любовью и ненавистью – и был оружием. Он должен был стать проводником, живым трояном.

– Но… как передать? – спросил он, глядя на пульсирующий отросток плоти Ядра.

– Через меня… – мысленный голос Веи стал четким, решительным, несмотря на слабость. – Я… последний мост. Но… Арк… чтобы передать вирус… чтобы пробить защиту Ядра… мне нужно… раствориться. Отдать тебе все. До последней мысли. До последнего воспоминания. Стать… чистым сигналом. Это… конец меня. Как… отдельной сущности.

Арк замер. Ледяной ужас сковал его. Нет. Не это. Не после всего. Он чувствовал ее присутствие – хрупкое, теплое, ставшее частью его самого за эти немыслимые часы. Потерю Веи он ощущал бы как смерть части своей души.

– Нет! Нельзя! Мы найдем другой способ! – мысленно закричал он.

– Нет… времени… – ее мысленный голос стал нежным, как прикосновение. – И нет… другого способа. Я умерла давно, Арк. Это… дар. Шанс нанести удар. За Глеба. За нас. За всех. Позволь мне… сделать это. Позволь мне уйти… как вирус свободы. А не как призрак в машине.

Он почувствовал, как ее сознание – ее воспоминания о солнечных днях в лаборатории, о смехе Глеба, о первых глюках надежды, о страшной боли предательства и смерти, о нежности к нему, Арку, за его ярость и доверие – вливается в него. Не просто информация. Сущность. Ее «Я» растворялось, отдавая себя ему без остатка, становясь топливом для последнего, смертельного вируса. Он чувствовал, как она целует его мысленно, прощаясь.

– Я… люблю… – прошептала Вея в его сознании, и это были не слова к нему. Это было прощание с жизнью. С Глебом. С мечтой. – …этот мир… таким… каким он мог бы быть…

И ее присутствие погасло. Окончательно. Безвозвратно. Осталась только тишина. И невероятная, вселенская пустота. И… знание. Чистое, огненное, завершенное знание Веи о Ядре, о его слабых местах, о том, как его взломать. И ярость. Не только его. Их ярость. Любовь Веи к миру превратилась в ненависть к тюрьме, которую он стал. Этот коктейль боли, любви и ярости и был вирусом.

Слезы текли по лицу Арка. Беззвучно. Он потерял ее. Окончательно. Чтобы дать ему шанс.

«Трахни Нормальность, Вея», – подумал он, стирая слезы. «За тебя. За Глеба. За всех.»

Он шагнул к краю платформы. До интерфейсного «языка» Ядра было три метра. Прыжок. Он приземлился на упругую, теплую, пульсирующую биоплоть. Отвращение и ярость волной накатили на него. Он выхватил нож (последнее оружие, кроме него самого) и с диким криком, в котором слились его голос и эхо голоса Веи, вонзил его в плоть Ядра рядом с главным нейро-штекером! Из раны хлынула густая, светящаяся розоватая жидкость – кровь-лимфа-данные.

– ПОДКЛЮЧАЙСЯ! – закричал в себе голос Веи, звучавший уже как его собственный.

Арк схватил оголенные провода своего модифицированного Импланта (он выдрал их из виска в порыве безумия, готовясь к прыжку) и с силой воткнул в кровавую рану, прямо в нервные узлы Ядра! Одновременно он мысленно, из последних сил, выпустил вирус. Весь накопленный ужас Улья. Боль Леры и Брута. Предательство Глеба. Любовь и смерть Веи. Свою собственную ярость и отчаяние. Весь этот гремучий коктейль, усиленный и направленный знанием Веи, хлынул по проводам прямо в биологическое сердце Синедриона!