Когда солнце шло к закату, я ещё должен полить на огороде помидоры, огурцы, лук, свеклу, капусту, морковь. Воду носил на коромысле. Вода была метров за четыреста. Поначалу набирал по полведра. Когда подрос, носил полные ведра. Но всегда босой и без сорочки. На плечах у меня были натерты мозоли, так как приходилось ходить много раз и каждый день. Спортом я не занимался. Но когда в армии надо было пробежать сто метров на время, то я в сапогах показал время третьего разряда. И только потом я понял, что мне дало хождение с ведрами на большие расстояния.

Каждый вечер я должен из стада вначале пригнать телка и закрыть в сарае, потом корову и позже овец.

Когда мы с мамой жили вдвоем, в зимние вечера беседовали об отце. Она мне рассказала, как я выбегал из-под стола и кричал: «Папа приехал! Папа приехал!», когда гремел гром, так как отец приезжал домой на бедарке и она грохотала. Но папы не было, и я лез под стол. В память об отце остались счеты и я на них катался.

С приходом весны начинались самые трудные периоды нашей жизни. Кончились запасы пищи для нас и корма для животных. Только земля освобождалась от снега, приходилось скот выгонять в поле, чтобы он сам находил себе корм. Когда появились первые прогали-ны от снега, я шел ловить сусликов. Брал двухлитровый бидончик и шел в поле. Искал норки сусликов (всегда удивлялся, как могли они вырывать их такими круглыми и вокруг ни крошки земли), наливая воду в норку, суслик выскакивал, я его за головку и в сумку. Дома я их обдирал. Шкурки расстилал, чтобы они высохли ровные, на досточку, а мясо шло в пищу курам, собаке и часть нам. Шкурки сдавал заготовителю за деньги.

С середины апреля я ловил в норах раков. Позже, когда вода потеплела, ловил их на удочки. Брал примерно метровую камышинку, к ней привязывал леску с лягушачьей ножкой. Рак хватал лягушиное мясо (иногда его поджаривали), а я осторожно поднимал леску и снизу ловил рака. Вечером мама их варила, и мы в это время года питались почти одни ми раками. С тех пор я не люблю ни раков, ни крабов, и тем более не считаю их деликатесами. Иногда удавалось поймать рыбу, но очень редко. Для ловли рыбы необходимо иметь специальные крючки и леску, а у меня их не было.

Во время войны приходилось колхозные поля пахать на своих коровах. Но весь урожай с полей вывозили сразу. Мы, дети, как только начали колоситься зерна, шли в поле и там ели молодое зерно. Когда зёрна поспевали, ели спелые зёрна. Сорвешь колосок, в ла-донях натрешь, шелуху сдуешь, а зерно в рот.

Однажды я на покошенном поле нашел небольшую кучку зерна. Дома никакой еды не было. Я набрал за пазуху килограмма три зерна и понес домой. Но вдруг меня на бедарке догнал бригадир и спросил, что у меня за пазухой. Я ему сказал, что нашел это зерно на брошенном поле. А он мне и говорит: «Мне не жалко этого зерна, оно все равно пропадет. Но мне жалко твою мать, которую за это зерно посадят на 10 лет. Отнеси его, где взял, и чтобы никто не видел».

В том, что за два килограмма дают 10 лет, я убедился позже. Находясь в командировке в г. Целинограде, я оформлялся в гостинице. Дежурная, прочитав мой паспорт, внимательно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Вечером позвонила и попросила спуститься в фойе. Пригласила в свою комнату и рассказала свою историю. Она жила в ближайшем селе Терновом, и знала моих родителей, они работали в одной брига-де. Она взяла на работе два килограмма зерна и принесла домой. И, только сварила кашу, как явился участковый и забрал ее. Ей дали 10 лет. В Казахстане она отсидела свой срок, там познакомилась тоже с заключенным, и остались жить.