Необходимо учитывать, что способность к адаптации была ограничена ресурсными возможностями, пределами большевизма как политико-идеологической модели, социальным разнообразием, управленческими мутациями, изменчивостью подконтрольных СССР территорий.

Концепция адаптационной энергии Г. Селье, получившая развитие в трудах В. Goldston, A. Carrel, российских авторов[54], позволяет анализировать изменчивость в социально-политической сфере с учетом кризисных рангов стресса, максимумов адаптационного напряжения. Ключевой вопрос – интенсивность потребности постсталинского руководства в адаптации, учитывая быструю модификацию исходной формы стресса в дистресс.

Часть авторов представляет адаптацию функцией развития, в отличие от понимания адаптации как приспособления, гомеостаза, включения, взаимодействия, удовлетворенности, рациональности[55]. В функциональном плане концепция социальной адаптации сопряжена с анализом процесса становления и развития социального, функционирования социальной структуры. Механизм социальной адаптации представляется соответствием актуализированных и удовлетворенных потребностей. Реализуется прогрессия: потребности – актуализация потребностей – удовлетворение потребностей – возвышение потребностей. Субъект адаптации стремится к удовлетворению актуализированной потребности, по мере ее удовлетворения актуализируется другая потребность. Поэтому адаптация отражает тактику социального развития, характеризует каждый конкретный момент развития, его успешность и перспективы[56].

На социальном измерении адаптации построена книга Б. А. Грушина, содержащая уникальный материал о предпочтениях поколения 1950-х – начала 1960-х гг., их ценностях, видении внешнего мира, семьи, уровня жизни. Анализ таблиц позволяет читателю самостоятельно выявлять характеристики советского общества. Для автора принципиальный вопрос, «что из себя представляли… люди, репрезентировавшие советский/российский народ, когда (если) они высказывались по тем или иным сюжетам»[57]. Типологические характеристики массового сознания построены на базе суждений-мнений, суждений-«фотографий», соотносимых с авангардными отрядами. «Высокий позитивный эмоционально-психологический тонус абсолютного большинства» и «весьма высокий оптимизм в отношении своего будущего» сопряжены с разрывами в отношении к базовым принципам, что позволяет выделять типологические группы. Применительно к молодежи это активные продолжатели революции; романтики, видящие смысл жизни в служении народу, людям; творцы, ориентированные на высокий профессионализм; скромные трудяги-середняки; недовольные собственной жизнью и разочарованные в сверстниках; нигилисты и «прожигатели жизни»; скрытые диссиденты.

Выборка предпочтений, основанных на учете потребностей, оставляет в стороне вопрос: нагрузка каких факторов являлась основой дифференциации, выделения групп? Эти факторы неизбежно восходят к политике тех лет, разрывам в политическом сознании «низов» и «верхов», предполагают учет двоемыслия, присущего советской политической сфере 1950-х – начала 1960-х гг., двойственности партийных документов, переживания символов, что само по себе затрудняет анализ эмоционально-поведенческих феноменов.

Другой вопрос связан со степенью групповой адаптации, причем это относится не только к социальным стратам, молодежи, но и к партийно-политическим группам реформаторской и традиционалистской ориентаций.

Социологические методы ограничивают возможности построения критерия интенсивности адаптации применительно к постсталинской политике. Напротив, метод корреляционной адаптометрии