– Мальчик, а мальчик, а как тебя зовут?

Ещё никогда голос лучшей подруги не казался мне таким противно-приторно-тошнотворным. Хотелось дать ей затрещину, чтобы не выделывалась.

– Альберт, – сказало это чудо и покраснело так, что «хоч прыкурюй»[1], – как говаривала наша домработница Зорька.

Сандра заржала, а мне стало жаль эту красну девицу. Ровно того момента, как он гордо задрал подбородок, сжал губы и сверкнул глазами. Характер. Это стоило того, чтобы его зауважать.

– Лада, – представилась я и зачем-то протянула руку.

Он не растерялся. Деликатно пожал мне пальцы. Этот мягкий, но вполне решительный жест никак не вязался с его пунцовыми щеками.

– Очень приятно, – он не улыбался, а рассматривал меня как-то пристально, наклонив голову к плечу.

И в этот миг куда-то улетучилась его неловкость, взгляд изменился, стал глубже, делая этого мальчишку взрослее, чем он был на самом деле.

– Я рисую, – сказал он мне доверительно, заглядывая в глаза. Зелёные. Прозрачно-искристые, как виноградины на солнце.

– Как интересно! – каркнула Сандра и разрушила что-то такое тонкое и хрупкое, что родилось между мной и Альбертом. – А меня нарисуешь?

Она красовалась. В свои пятнадцать Сашка была пышногрудой и крутобёдрой, очень хорошенькой.

Черноглазая, шустрая, кокетливая. «Шкура на ний грае, як гармошка»[2], – нередко цокала языком Зорька и поглядывала на Сандру осуждающе-неодобрительно.

А ещё она была привлекательно-манящей, ни один парень перед ней устоять не мог. Сашка на спор кадрила любого. Легко принимала вызов, и кто его знает, как это у неё получалось, – добивалась если не слепого обожания, то неизменного интереса.

Сейчас она нацелилась очаровать Альберта: строила ему глазки, призывно облизывала губы и загадочно улыбалась, привлекая к себе внимание.

Альберт и на неё посмотрел внимательно, но руку мою почему-то не отпустил.

– Нарисую. Когда-нибудь. Но вряд ли тебе понравится, – сказал он очень серьёзно.

– Аха-ха, аха-ха! – рассмеялась Сандра немного натянуто. – Смешно, правда. Наверное, ты художник от слова «худо»?

– Наверное, – кивнул Берт и отпустил наконец-то мою руку.

– А меня Сандра зовут, – кинулась исправлять оплошность подруга. От неё не ускользнуло, как мальчишка держал меня за руку, и, кажется, это её задело. – Ты тут новенький?

– Можно и так сказать, – ответил он уклончиво.

– В нашей гимназии будешь учиться?

Сандра вела атаку так, что мне пришлось немного отступить. Она умела перетягивать внимание на себя. А мне куда… я чем-то была похожа на Берта: худая, длинная, угловатая; грудь угадывалась пока с большой натяжкой. Не гадкий утёнок, но ещё далеко не лебедь.

– Наверное, – чем больше Сандра проявляла инициативу, тем больше мальчишка уходил в себя: отвечал нехотя, словно через силу.

– А сколько тебе лет? – наконец-то задала она нужный вопрос. – И в каком классе будешь учиться?

– Тринадцать. Четырнадцать будет скоро, – у него дёрнулся кадык. Видимо, ему стоило большого труда не соврать.

– Ах, трина-а-а-адцать! – разочарованно протянула Сандра и тут же потеряла к объекту домогательства всякий интерес. – Свободен, сосунок! Когда станешь знаменитым художником, так и быть, разрешу тебе меня нарисовать. Пойдём, Лада! – скомандовала она и решительно потянула меня за руку.

Я обернулась. Не могла не обернуться: он меня тянул к себе, будто кто взял и за короткое время знакомства протянул между нами невидимый прочный канат.

– До встречи, Берт! – махнула ему рукой и улыбнулась.

Он промолчал, лишь поднял руку раскрытой ладонью вверх. Махнул слабо, прощаясь. Я видела: он не верил, что эта встреча случится скоро.