Она поднимает на меня глаза, и столько там тёмной тоски, что сердце захлёбывается от её боли и отчаяния.

«Не надо, – хочется сказать и успокоить, – я ведь и так сделаю для тебя и детей всё. Я принимаю тебя полностью, как есть. Со всем твоим прошлым и настоящим. И очень надеюсь, что есть для меня место в нашем общем будущем».

Но пока я не могу произнести этих слов вслух. Не время. Не сейчас, когда она сосредоточена на том, что для неё гораздо важнее меня. И, может, поэтому я точно знаю: сделаю всё, чтобы найти Веру и Ваню, её идиота-мужа и какого-то пухлогубого Осю. Мир переверну. Совершу невозможное.

У меня появился в жизни смысл, есть цель, к которой я стремлюсь. Я перестал болтаться, как говно в проруби. А позже, когда я убью всех драконов, надеюсь, она примет меня как воина, что вернулся с войны, запылённый, усталый, домой. К ней.

– Я буду ждать, – говорит мне Лада, и от этого ещё больше чувствую себя всемогущим непобедимым варваром, диким Кинг-Конгом, что бьёт себя в грудь и рёвом вспарывает пространство.

Вместо этого я целую её осторожно в щёку и подмигиваю, ободряя.

Я не хочу уходить. Хочу закрыться с ней в этой полупустой, полуразваленной квартире, залечь в кровать и не отпускать от себя суток десять.

Может быть, когда-нибудь так и случится, но не сейчас. У меня встреча с детективом через пятнадцать минут, поэтому я спешу.

Нанятый мною Пинкертон больше похож на молодого, полного энергии и сил шимпанзе: сильно волосатый, небольшого роста, кривоногий. С бархатными глазами, способными проникнуть куда угодно.

У меня так и чесались руки его запечатлеть. Кажется, при всей своей непрезентабельной внешности, он пользовался популярностью у женщин. Эдакий Бельмондо в молодости.

– Сделаю, Альберт Викторович, – кивнул он энергично и бодро начал тыкать пальцами в свой планшет, занося какие-то важные для него данные. – Ося-шмося… – бормотал он радостно под нос, словно песню бубнил. – Найду я даже прыщик на теле у слона.

«А нюх, как у собаки. А глаз, как у орла» – невольно всплыли в башке слова из очень старенького мультика. Я их коллекционировал на досуге. Они меня нередко спасали от бренности бытия. Видимо, мой детектив тоже питал слабость к детским развлечениям.

– И докладывайте сразу, даже о малейших подвижках, – ещё раз подчёркиваю важность его миссии.

Он смотрит на меня вежливо, но как на ребёнка.

– Всенепременно, не извольте беспокоиться.

На этой высокой ноте мы расстаёмся, и я спешу домой. Всё же мне неспокойно. Я хорошо знаю Ладу, а поэтому не уверен, что она будет смиренно сидеть и ждать, когда я приволоку в зубах новости.

У подъезда меня настигает телефонный звонок.

– Добрый день, – вещает приятный мужской голос. – Я от Инденберга.

Видимо, тот самый человечек, что должен нас навестить.

– Подъезжайте, – приглашаю я незнакомого собеседника, всё ещё не зная, не сбежала ли Лада, пока я отлучался ненадолго.

К счастью, она не исчезла: дом полон обычных житейских звуков. От этого становится хорошо. Я никогда не думал, что буду рад женщине, поселившейся на моей территории.

Меня не было полчаса-минут сорок. За это время Лада вымыла кухню и вовсю воевала со стиральной машиной, загружая туда постель, на которой мы спали. Ей неприятно свидетельство нашего общего помешательства? Спрашивать об этом не стал.

– Как успехи? – интересуюсь, прислонившись плечом к дверному косяку.

– Замечательно, – поднимает она глаза. – Отвезёшь меня домой?

В ту чужую квартиру? Ни за что.

– Твой дом здесь, Лада, – пытаюсь совместить мягкость и твёрдость в своём голосе в единый микс. Она должна понять, принять, успокоиться. Я её никуда не отпущу. – Я не могу позволить тебе жить отдельно, когда мы договорились действовать сообща. Это неудобно – раз, нецелесообразно – два, небезопасно – три.