– Здорово! – восхищённо выдохнула я и прошлась по студии на цыпочках. – Можно? – спросила, не решаясь посмотреть рисунки.

– Тебе можно, – ответил Берт, но тогда я внимания не обратила на его уверенный тон и маленькое примечание: «тебе».

Много позже я узнала, что сюда он не пускал никого, даже домработницу. Сам вытирал пыль и мыл полы.

У Берта были смелые рисунки, и уже тогда чувствовался талант. Он умел не просто схватывать и что-то схематично набрасывать. В его образах жила душа, дышало что-то настоящее, живое, отчего мурашки по телу бежали и волоски вставали дыбом.

– Ты учишься? – спрашивала и не могла оторваться от вороха набросков.

– Нет, – покачал Берт головой. – Точнее, да, но сам. Беру уроки в интернете. Отцу не нравится… моё увлечение.

В то время Берт запинался через слово. Выражался чётко и правильно, но будто подбирая слова. Кто знал, что несколько лет спустя он станет ритором? Будет учить словесности, ставить дикцию и правильное произношение? Сможет общаться легко и непринуждённо? Привлекать, притягивать людей и вести за собой?..

– Почему? – спросила я тогда, уже понимая, что последует в ответ.

– Отец считает, что заниматься мазнёй, – не мужская работа.

О, да. Мне это тоже знакомо, потому что мой родитель тоже многое решал за меня.

– А чем, по его мнению, стоит заниматься?

– Бизнес, аналитика, – пожимает Берт плечами. – Есть одно «но»: мне не интересно. Пока маме удаётся его уравновешивать, что будет дальше – не знаю.

Он не вздыхает тяжело, говорит об этом буднично, ровным голосом. Привык, наверное, что его без конца дёргают. Но в том, что он не сломался, я вижу хороший знак.

Мне тоже непросто. У меня… свой папа-тиран, который всем пытается диктовать, как жить и чем заниматься. Из-за него брат ушёл из дома и почти не общается с нами. Мы с мамой приходим к ним в гости, как преступники: втихомолку, чтобы папа не знал. И ни у кого не хватает духу перечить.

– С этим как-то можно бороться? – спрашиваю я.

Берт смотрит на меня внимательно и располагающе, и я неожиданно для самой себя вываливаю нашу семейную трагедь.

– Брат женился не по указке папы. До сих пор не разговаривают. А там Настя растёт. Хорошая такая, как куколка. Разве это правильно?

Берт слушал меня молча, но в глазах его я читала участие, и поэтому болтать было легко, будто мы сто лет знакомы, а не встретились случайно во второй раз.

– Я никогда не женюсь без любви, – сказал он много позже. – А по указке отца – тем более.

Слишком твёрдо, выпятив подбородок. У него шея, как у лебедя – длинная и беззащитная. Кадык выпирает. А он такой торжественно-серьёзный.

В иное время и при иных обстоятельствах, я бы, наверное, посмеялась. Над другим мальчиком – точно. А если б Сандра была рядом – безусловно. Та любила высмеивать, поддевать, смотреть свысока. У неё получалось. А я нередко просто шла у неё на поводу.

Но сейчас, когда мы с глазу на глаз беседуем по душам, Альберт Ланской не казался мне ни пафосным, ни смешным. Я видела в нём другое. И это другое заставляло почему-то сердце быстрее биться в груди.

В тот день мы расстались скомкано. А точнее – вообще никак.

– Вот вы где, – застала нас его мать врасплох. Смотрела проникновенно-внимательно. От её взгляда хотелось спрятаться. Мы ведь просто беседовали. Сидели друг от друга на километр. Но почему-то было ощущение, что она нас застукала за чем-то очень интимным. – А мы вас обыскались. Маргарита где?

– Где-то здесь, – зачем-то соврала я.

Ланская лишь мягко мне улыбнулась, прекрасно понимая, что я лгу.

– В следующий раз, Альберт, – обратилась она к сыну, – отвечай на телефонные звонки. Пойдёмте, время ужинать.