А иногда, глядя на своих волчат, Одвин задумывался о том, как они справятся в мире, полном опасностей. Вера, казалось, чувствовала это. Она подходила к нему, успокаивая его, как будто говоря: «Все хорошо. Все идет своим чередом».

Шло время, и Одвин стал учить щенков охотничьим премудростям. Он показывал им, как правильно идти по следу, различать запахи в лесу, где найти добычу и как незаметно подкрасться к ней. Однажды осенью Одвин привел их к широкой поляне, где пересекались следы зайцев и косуль. И волчата тут же оживились, принюхиваясь, изучая каждую деталь. Они с любопытством зарывали носы в уже начавшую желтеть траву, а волк терпеливо следил за каждым их шагом, поправляя, если они ошибались.

Перезимовали в том году удачно. Окрепшие щенки познавали новый для себя мир, радовались выпавшему снегу. Как дети резвились и скакали по укрывшему всю землю белому холодному покрывалу. Совали носы в пушистые сугробы, выдувая облачка пара, и все казалось им новым и необычным. Их лапы утопали в снегу, оставляя за собой следы, которые тут же скрывали падающие снежинки. Любопытство не знало границ: щенки то зарывались в сугробы, пытаясь поймать след мыши или зайца, то переворачивались на спину, стараясь почувствовать этот удивительный белый мир всем телом.

Одвин и Вера наблюдали за ними со стороны. Волк стоял на вершине холма, его серая фигура выделялась на фоне белоснежного ландшафта. Вера лежала неподалеку, лениво положив голову на лапы. Светлый мех почти сливался со снегом, и лишь блестящие глаза выдавали ее присутствие.

Жизнь стаи волков в лесу была похожа на величественную симфонию – грандиозную, полную контрастов, где в каждом мгновении ощущались и высокая трагедия, и глубокая драма, и светлая надежда, и тихая грусть. В ней неизбежные удары судьбы переплетались со спокойствием и гармонией окружающего их леса. Охота и опасность сменялись проникновенным безмолвием лунной ночи, создавая единый поток, в котором радость и боль шли рука об руку.

И в этой великой песне жизни, в этой оде радости Вера была голосом, полным силы и нежности, а Одвин был дирижером. Они дополняли друг друга, как два начала, без которых симфония была бы неполной.

Стяжи дух мирен,

и тысячи вокруг тебя спасутся.

Пр. Серафим Саровский

Воздух в пещерном храме был прохладным и влажным, пахло воском и камнем. Мерцающий свет лампад едва касался древних икон на стенах.

От храма вверх поднималась короткая каменная лестница с узкими ступенями неровной формы. Низкий, грубо вырубленный в серо-желтой скале проход освещался лучами солнца и заканчивался небольшой смотровой площадкой, которая вела в кладовую (или, по-монастырски, келарню). Последняя представляла собой помещение с высокими потолками, предназначенное для хранения продуктов. В углу стояли глиняные пифосы, прикрытые деревянными крышками. В них хранились запасы зерна, сушеные фрукты, сухари, питьевая вода и самое драгоценное – мед, который поддерживал силы в долгие зимние месяцы. Рядом лежали пучки лекарственных трав – железница, бессмертник, зверобой, а в маленьких деревянных сундучках – соль и специи, привезенные из далеких земель.

Монастырь располагался на обрыве горы, а у подножия скал в долине реки ютилась маленькая деревня Мармара. Часть продуктов приносили ее жители, а часть Антоний обменивал на целительные порошки собственного изготовления у проезжающих мимо в город Дорос генуэзских купцов. Столица православного княжества Феодоро находилась неподалеку на вершине горы- останца и считалась неприступной крепостью.