Иван Семенович подошел к холодильнику и достал из него уже давно открытую бутылку водки, налил себе стопочку и поставил бутылку обратно. Одним глотком он опустошил стопку и закурил. Тлеющий табак и сигаретная бумага приятно потрескивали.

Когда сигарета потухла, Мышкин осторожно открыл дверь комнаты, где находилась покойная Прасковья Васильевна, и вошел внутрь.

Она лежала на кровати в своем стареньком темно-вишневом платье. Из-под платка на голове выбивалась прядь седых волос и небрежно спадала на глаза. Левая рука ее была согнута в локте и находилась в районе живота, а правая тянулась прямо вдоль тела. Ноги до пояса были укрыты тонким одеялом, и со стороны могло показаться, что старушка только что заснула.

Невесомая плита лунного света, пробравшегося сквозь тюлевую занавеску, косым углом накрывала покойную, мягко освещая ее лицо, часть тела и правую руку. На стене абсолютно недвижно застыла мертвая тень, в точности повторяющая контуры лица Прасковьи.

Ее лицо казалось спокойным и умиротворенным. Оно походило на лицо человека, который долгое время ощущал сильную боль, мучился, стонал, и вдруг боль внезапно исчезла. И в такой момент человек способен испытать чувство потрясающего блаженства и эйфории, чувство полной безмятежности и покоя.

– Наверное, ей сейчас хорошо, – подумал про себя Иван и сел на стул напротив кровати.

Прасковья выглядела точно такой же, как и при жизни, с плотно закрытыми и немного улыбающимися губами. И лишь ее нос немножечко заострился.

Иван протянул руку, чтобы поправить на голове Прасковьи прядь спадающих на закрытые веки волос и случайно дотронулся до ее лба. Потусторонним восковым холодом повеяло от покойной. Иван быстро отдернул руку. В этот момент от резкого движения под ним скрипнул старый стул, и этот неожиданный звук, раздавшийся рядом с мертвым телом старухи, лежащей в освещенной луной комнате, ужаснул его своей чудовищной силой. У Мышкина бешено заколотилось сердце, он поднялся и, не сводя глаз с лица покойной, спотыкаясь, задом вышел в коридор и тут же направился на кухню, где снова открыл холодильник, допил остатки водки и выкурил подряд несколько сигарет.

Все это время он постоянно думал о том, что ему на глаза стала подозрительно часто показываться смерть. За сорок лет своей жизни Иван неоднократно видел покойников, но до сих пор не мог привыкнуть к этому зрелищу. Он хорошо помнил, как в далеком детстве похороны в деревне являлись для них, деревенских мальчишек, не каким-то печальным событием, но лишь шокирующим воображение развлечением. Иван вспоминал, как они с товарищами, Женькой и Славкой, во время траурных процессий, проходивших в деревне, всегда бегали посмотреть на покойника. Это было одновременно и страшно, и интересно. Вид смерти всегда настолько необычен, что никогда не может полностью уместиться в сознании. Особенно отчетливо это проявлялось тогда, когда покойником вдруг становился знакомый человек, с кем ты вот только лишь вчера или даже сегодня еще разговаривал, общался, обсуждал что-либо, а сейчас, в эту минуту, он уже лежит перед тобою, мертвый и совершенно безучастный к тому, что происходит на земле. Таким странным и необычным казалось это зрелище. И они, эти маленькие деревенские сорванцы, смотрели. Смотрели во все глаза и даже с некоторым смущением, с некоторой неловкостью оттого, что человек, лежащий в гробу, еще совсем недавно, буквально только что, стоял рядом с ними, жил так же, как продолжают жить они, но теперь он умер.

– Его тело продолжает находиться рядом с нами, – думал Иван, стоя рядом с родственниками покойного, – но живого человека уже нет. Его уже нет, но тело все еще здесь, рядом. Вот оно, лежит прямо передо мною. К нему можно подойти, дотронуться. Внешне он все еще такой же, но дотронуться уже страшно. Еще вчера было не страшно, а сегодня невыносимо страшно и только лишь потому, что человек этот умер. Когда человек жил, то никто не боялся поздороваться с ним за руку, а теперь он умер, и все уже боятся даже прикоснуться к нему.