Так сложилось, что свой сороковой день рождения Ивану Семеновичу довелось встретить уже здесь, в Петербурге.

Как всегда, под самый Новый год, в канун его дня рождения, все вокруг становилось праздничным и красивым. В городе открывались елочные базары, центральные улицы украшались разноцветными гирляндами, витрины магазинов пестрили елочной мишурой и игрушками, и даже усталые фасады старинных зданий приобретали более веселый вид.

«С Новым 2001 годом!» – весело оповещала всех неоновая растяжка над Невским проспектом и, хотя до наступления Нового года оставалось еще больше недели, но настроение у всех уже становилось праздничным. Надвигался год Змеи – первый год нового тысячелетия.

В эту предновогоднюю суету Иван Семенович, засунув руки в карманы пальто и опустив голову, долго бродил по заснеженному Петербургу. Тень его темной и сутулой фигуры промелькнула в этот день во многих стеклянных витринах главного городского проспекта. Каким-то непостижимым образом он выделялся среди всей массы людей, движущихся рядом с ним по улице. И если бы он мог посмотреть на себя со стороны, то он увидел бы задумчивого человека, идущего в толпе таких же людей, как и он сам, но идущего не вместе с ними. Иван Семенович шел заметно медленнее остального людского потока, из-за чего его постоянно обгоняли, обходили, огибали, аккуратно отодвигали в сторону, галантно придерживая за локоть.

– Извините, простите, sorry, excuse me, please, – то и дело слышал вокруг себя Иван Семенович.

Когда его руки касался кто-то из прохожих, он немного вздрагивал, выпрямлялся и поднимал вверх глаза, но, как правило, к этому моменту прохожие уже успевали исчезнуть из виду в новогодней суете Невского проспекта. И тогда он вновь опускал голову и продолжал свое траурное шествие, нарушая своим присутствием привычный ритм главного проспекта.

Иван Семенович пересек дорогу, примыкающую к Невскому, остановился и, облокотившись на перила набережной реки Мойки, задумался.

– На самом деле, – думал про себя Мышкин, – никому нет до меня никакого дела. И никто из прохожих даже не догадывается о том, что у меня сегодня день рождения и что мне исполняется сорок лет. Ну а что бы изменилось, если бы они сейчас узнали об этом? Скорее всего, ничего бы не изменилось. Нет, ну а в самом деле, они что, немедленно бросились бы меня поздравлять?

– Ну вот, взять хотя бы сейчас вот эту женщину, что стоит на остановке и ожидает прибытия троллейбуса, – бессмысленно продолжал рассуждать про себя Иван Семенович, – ну что, она просто подойдет и станет меня поздравлять? Вот так подойдет ни с того ни с сего и станет меня поздравлять?

– Поздравляю вас, мой дорогой Иван Семенович, с сорокалетием! – скажет она.

– Чушь полная! Не подойдет она ни за что и не будет меня поздравлять, даже если узнает, что мне сегодня исполняется не сорок, а сто сорок лет.

– Или вот этот человек, в дорогом кожаном пальто с коричневым портфелем в руках, садящийся в свою иномарку, он что, сразу бросит говорить по телефону, кинет свой портфель с важными документами на заднее сиденье тонированного автомобиля и по слякотному асфальту бросится ко мне прямо посередине Невского проспекта? Даже смешно предположить.

– Или вот тоже, парочка. Ему, наверное, лет двадцать, не больше, а ей и того нет, ну, может быть, лет шестнадцать-восемнадцать. Интересно, куда они так торопятся? И у обоих в ушах наушники. Музыку слушают, да еще наверняка разную. Наверное, ей нравится какое-нибудь сопливое завывание смазливых мальчиков, а ему, конечно же, американский рэп. Да, точно рэп, вон у него даже джинсы на три размера больше положенного, свисают сзади, и косички торчат из-под капюшона. И при чем тут я? Какое им может быть дело до моего юбилея? Да им вообще сейчас сложно себе представить, что человек может прожить сорок лет. Для них я сейчас кажусь непроходимым стариком, практически динозавром.