– Как скажешь.

Дверь на балкон была открыта, и лёгкий ветерок колыхал венчик белых волос герцогини. Почему-то это зрелище вызвало в моём сердце грусть. Мне захотелось сказать что-нибудь доброе, утешительное этой несчастной. Я хорошо умею вести подобные непринуждённые беседы.

– Ваши глаза такого чудесного зелёного оттенка, – сказала я. – Всё остальное – сущий кошмар, но глаза милые.

Она слабо улыбнулась:

– Есть хочешь?

Я уже перекусила кусочком-другим хрустящего бекона с серебряного подноса с завтраком, стоящего на сервировочной тележке за дверью герцогини. Так что есть мне совсем не хотелось.

– Что ж, тогда к делу, – провозгласила герцогиня. – Ты сопровождала графиню Карбункул в качестве горничной?

– Скорее компаньонки, – поправила я. – Бедная полуслепая старая развалина и шагу без меня не могла ступить. Она обожала меня как родную внучку. Ну, или по меньшей мере как троюродную внучатую племянницу. На самом деле…

– Цыц! – Взгляд зелёных глаз герцогини остановился на мне. – Я знаю, что она тебя бросила. Оставила без гроша в этом безбожном городе. Ты правда окунула её в пунш?

– У неё явно воспалился мозг. Как ещё я могла облегчить её состояние? – гневно парировала я.

Герцогине мой ответ, похоже, пришёлся по душе.

– Графиня сказала, что тебя оставили в Харрингтонском приюте для нежеланных детей в возрасте примерно пяти лет. Это так?

– Очень в этом сомневаюсь, – сказала я. – Отчётливо помню, что я выросла в умопомрачительно милой и любящей семье.

– Чушь, – буркнула герцогиня, но на лице её появилась усмешка. – До того как поступить к герцогине, ты работала на Мидвинтеров в Лондоне, верно?

– О да, – сказала я. – Такие милые люди. Чудовищно непривлекательные, но такие милые.

– Значит, ты знакома с кузиной леди Пруденс леди Амелией Баттерфилд?

– Мы встречались раз или два, – ответила я, гадая, к чему она клонит.

Герцогиня Тринити приподняла голову над грудой подушек, её многоярусный подбородок пошёл ходуном словно желейный торт:

– А с дочерью леди Амелии Матильдой?

– В глаза её не видела, – сказала я. – А что?

– Подойди к роялю, – велела герцогиня, – и открой крышку.

Я сделала как было сказано.

– Играть умеешь?

– И даже очень хорошо, – призналась я. – Мисс Люси терпеть не могла заниматься музыкой, но её матушка настаивала. Поэтому мисс Люси давала мне глазированное яблоко на палочке за то, что я шла в музыкальную гостиную и играла за неё. Как выяснилось, у меня настоящий талант.

– Знаешь песенку «Лодка-лодочка, плыви»? – спросила герцогиня.

Я засмеялась:

– Да её же все знают, дорогуша!

– Отлично. Сыграй.

– Герцогиня, если вы желаете послушать музыку, позвольте мне сыграть вам что-нибудь из Бетховена. Уверяю, вы прослезитесь! Никто не может без слёз слушать, как я играю Бетховена.

– Делай что тебе велено. «Лодка-лодочка, плыви». Один раз, с начала и до конца.

Бедная старушенция явно сбрендила. Но, поскольку идти мне было некуда, а на парижских улицах меня поджидали скитания без пищи и крова, я подчинилась. Сев за рояль, я сыграла простенькую песенку так проникновенно, что она прозвучала будто симфония. Когда я нажала последнюю клавишу, то почувствовала, как рояль мелко-мелко задрожал. Сначала едва заметно. Потом сильнее, будто в нетерпении. Казалось, началось землетрясение. Затем из глубины инструмента раздались механические щелчки: щёлк-щёлк-щёлк… И тут вдруг клавиатура пришла в движение. Она скользнула назад… Щёлк-щёлк-щёлк… Не прошло и нескольких мгновений, как взгляду моему открылся тайник. Небольшая тёмная выемка в передней деке рояля.

Не успела я ничего спросить, как герцогиня прокаркала следующее указание: