Назад в Нодлут можно тоже вороном. Без штанов при обратной трансформации Ворнан оказывался редко. Но тут за ворота Дат-Кронен выехал магмобиль. Затем остановился, и из него, лучезарно улыбаясь, прямо к Ворнану направися министр Питиво собственной персоной в дурацкой шляпе и с неизменной тростью.

– Ведан Пешта! – радовался любитель магических аномалий. – Не ожидал вас здесь встретить.

– Как и я вас, – сдержанно кивнул ведьмак, радуясь, что успел загрести листьями место находки. – Гуляете?

– Вроде того. По памятным местам. Собираюсь на некоторое время пропасть, по личным причинам. А вы? Решили размять крылья? Те или эти?

– Если бы я размял те, меня бы встречали не вы, а таранное заклятие.

– Думаете я не так эффективен, как таранное заклятие, ведан Пешта?

– Не думаю. Вы к тому же еще и эффектнее.

– Вряд ли кому-то удастся затмить эффект, произведенный вами одним ранним мартовским утром во время казни.

– Вы остановились специально, чтобы осыпать меня комплиментами? Так я не дама, место для флирта не самое подходящее и у нас есть свидетель.

Взгляд, пристальный и тяжелый, похожий на взгляд Посланника во сне, Ворнан почувствовал почти одновременно с появлением Питиво. Не выдержал, обернулся – юноша, почти мальчишка, в густо-бордовой мантии инквизитора стоял довольно далеко, у ворот тюрьмы.

– О! Это кажется, юный протеже Арен-Феса, весьма любопытный, – в глазах министра была жажда. Он всегда был жаден до нового и неудержимо любопытен. – Подвезти вас в город, Ворнан?

– Спасибо, я сам.

Министр приподнял котелок навершием трости и отчалил. Светен продолжил смотреть. Ворнану даже неловко стало за свой неопрятный вид, и он как бы невзначай прохаживаясь, отгородился от инквизитора деревом, потом потянул изнанку на себя, встряхнул крыльями, неловко, привязанные за обрывок шнурка к лапе ключи мешались, подпрыгнул и вбуравился в небо.

В доме, в чайной комнате, есть дивное, не чета ямам в земле, место, чтобы хранить сокровища, на которые так и норовят наложить лапу всякие мимобеглые министры.

8. 8

Обычно умудохавшийся некромант боится заснуть где-нибудь не там и проснуться от того, что его гули за ноги жрут, но мне попались гули-гурманы – меня жрали за ухо.

– Копать! – рявкнула я. Прихваченный за шкирняк «гуль» повис тряпкой.

Солнце безжалостно било в окно, черная кошачья шерсть лоснилась, наглые желтые глаза-щелки следили.

«Ну и что? – спрашивали кошачьи гляделки. – И что ты со мной сделаешь?»

– Наглая темная морда, – проворчала я в черный нос, собрала кота в комок и притиснула к груди, возя пальцами по шерсти. Наглая тварь тут же вонзила весь набор когтей в еще сонное туловище, но пара секунд ощущения бархатной тьмы под ладонью того стоили.

Отпущенный на свободу с воплями (моими) кот проскакал бешеной козой по постели, рухнул в ногах, впившись зубищами в мой большой палец поверх одеяла и затих. Ну вот, теперь все по канону: гуль, ноги… А то взял моду.

У меня сегодня был выходной. Надеюсь. Потому я решила побыть матерью прямо с утра. Мало ли. В кухне к моему сошествию обнаружилось семейство в составе достаточном, чтобы завтрак прошел весело и задорно. Дети что-то жевали, кот натаскал в свою миску кусков и клянчил новые.

Наличию готовой еды я всегда удивлялась больше, чем тому, что дети эту еду ели. Но пару дней назад являлась Годица. Заворчала весь дом и забила холодильный шкаф лотками, ответственно подписав, с чего начинать. Провела ревизию кладовой, угрожающе гремела посудой на кухне, потому я, вернувшись с работы, решила не добавлять себе больных мест на голову и заглянула поздороваться только когда оттуда умиротворяюще запахло выпечкой. Если Годица пекла, она всегда была добрая, потому что сдоба дурного настроения не любит.