Мы ее вообще боялись, и когда играли на улице, старались держаться около своих участков, а к хозяйству Козлятницы не подходить. Она и сама за этим следила. Стоило мячу улететь через загородку из жердей (со стороны улицы у нее забора не было – повалился в незапамятные времена) – как прибегали и начинали лаять собаки, а потом и она сама выскакивала, бурча что-то непонятное.

Как-то во время игры в "садовника" я была садовником, и в самом конце, когда надо выполнять желание, пожелала, чтобы соседский Сашка дотронулся до жерди в загородке козлятницы. Сашка тут же завопил, что это нечестно – заставлять человека делать такие жуткие вещи. Но правила игры не допускали отказа, и потому мы пошли к забору все вместе – человек пять старшего дошкольного возраста, хихикающих, ойкающих и пихающих друг друга под бока. Сашку подтолкнули к загородке, он прикоснулся, и мы все с дикими воплями кинулись в разные стороны. Самое странное, на наши крики никто не среагировал – ни хозяйка, ни собаки, ни козы с уткой.

А еще как-то я забралась на оставленную с нашей стороны у забора лестницу и заглянула через границу, а там по траве в открытую среди бела дня бежала рыжевато-серая крыса. Козлятница, наклонившись, копалась в грядке с луком. Услышав мой шорох на заборе, она разогнулась и закричала что-то, чего я не поняла, да и понимать не хотела. Слетела с лестницы и бегом помчалась на другой конец участка.

О Козлятнице ходило много слухов. Хозяйка дачи, на которой мы жили, пересказывала их моей маме, а я слушала, хотя не все понимала. Получалось, что Варвара Анисимовна была из семьи царского офицера (возможно даже, генерала), и до революции в юности получила хорошее образование и определенное воспитание. В пожилые годы она иной раз считала своим долгом поучить окружающих вежливости. Скажем, приходил к ней однажды осенью насчет прописки участковый, остановился около грязной канавы перед загородкой и кричит: "Варвара Анисимовна, подойдите сюда!". А она встала на крыльце заколоченного дома и ему в ответ: "Подойдите Вы сами сюда, милорд! Я все-таки дама!". Он так и прыгнул в грязь.

Были у нее вроде бы и "женихи", как выражалась хозяйка дачи, где мы жили, но ни с одним судьба не сложилась. Не было и детей, во всяком случае, о них ничего не было известно. Известно было только то, что во время гражданской войны получилось так, что семья уехала за границу, а Варвару Анисимовну оставили в России.

И вот главным содержанием ее жизни стало отвращение. Отвращение к серости и убожеству окружающих, к их скудным интересам, к их безбожию и невежественности. Она ни с кем не поддерживала знакомства, к ней не приезжали и не приходили родственники, она ни с кем не разговаривала на улице. Когда во время Отечественной войны соседки вязали из шерсти своих коз варежки для фронта, для бойцов, и предлагали ей тоже вязать – она отказывалась: "Не буду вязать антихристам!". Уже на моей памяти, годах в шестидесятых, однажды горел дом в конце нашей улицы. Все мужчины бегали с ведрами воды по улице (гидрантов тогда не было), воду из колодцев на участках скоро вычерпали, и кто-то попросил у Варвары Анисимовны разрешения взять из ее колодца. Она сказала: "Нет!", повернулась и ушла в свой сарай.

И вот так она жила, разговаривая с собаками и козами, дрессируя утку и презирая людей. Я до сих пор не могу понять, с чем же это я столкнулась в начале своей жизни? То ли это гордая преданность своим убеждениям и несгибаемая стойкость? То ли желание оправдать нескладность своей жизни возвышенными причинами? А может, просто, как говорится, сдвиг по фазе?