– Лейтенант Рао, – обратилась она, отмечая строку в логах, – вы были основным пилотом при торможении. Начнём с вас. Расскажите о последних днях полёта – любые неполадки, механические или иные?

Рао наклонился вперёд, опёршись локтями о стол. Губы дрогнули в чем-то вроде улыбки, явно нервной:

– Хорошо. Но сразу скажу: о подобной ситуации с “зайцами” читал лишь в дешёвых книжках про морских контрабандистов. Не думал, что окажусь в такой истории лично.

Его попытка пошутить повисла в тишине. Он всё же продолжил, уже более серьёзным тоном:

– Последние недели были постоянными корректировками курса. Почти световой рывок нарушил осевое выравнивание двигателей, и нам пришлось изрядно повозиться, чтобы не проскочить Землю мимо. Всё время я не замечал никаких признаков “левого” пассажира. Честно говоря, мы же дышали одним и тем же воздухом в ограниченном объёме. Если бы кто-то шатался по коридорам, мы бы это почувствовали.

– Но Новак обнаружился, – тихо заметила Холт. – Продолжайте. Может, были странности в технике?

Рао потёр затылок:

– С самого начала финального этапа торможения фиксировались кое-какие глюки сенсоров. Например, пару раз система прочности корпуса показывала микротрещины, которые не подтверждались при повторной проверке. Доктор Рассел связала это с электромагнитными помехами при торможении. К тому же мы ежедневно ставили софт-патчи – благодаря разработке самой доктора Рассел, – он сделал кивок в её сторону. – Вроде бы ничего сверхъестественного.

Взгляд Холт переместился на Рассел:

– Доктор Рассел, вы – главный инженер. Согласно журналам, вы отмечали несколько аномалий в последние дни полёта. Можете перечислить их?

Рассел сглотнула, чувствуя, как горло словно перехватило:

– Да. Как сказал лейтенант Рао, данные о целостности корпуса скакали. Ещё один ключевой сбой был в логах распределения массы. Сначала это была небольшая разница – где-то семьдесят-восемьдесят килограммов, не настолько критично, чтобы включать тревогу. Я списала это на ошибки калибровки сенсоров, – её голос задрожал, а пальцы сильнее обмотали провод наушников. – Теперь понятно, что это, скорее всего, была масса Новака.

По залу прокатился ропот. Делакруа при этих словах ещё сильнее напряглась, а Рассел уловила в её взгляде укор и отвела глаза в пол.

– Продолжайте, – мягко подтолкнула Холт.

Рассел прокашлялась:

– К финальному торможению начали барахлить внутренние камеры. Вместе с Ли-вэй мы решили, что это из-за электромагнитных выбросов – корабельный компьютер тогда работал на пределе, обрабатывая весь поток телеметрии. Теперь мне приходит в голову, что Новак мог передвигаться по отсеку, а видеосигнал намеренно или случайно пропадал. Я… я не могу утверждать наверняка.

Холт кивнула и сделала пометку на планшете:

– Значит, вы заметили прибавку в весе, но не стали разбираться до конца. Верно?

Рассел вдохнула, чувствуя, как заливаются краской щёки:

– Да. Я признаю ошибку. У нас было безумное давление в те дни, но всё равно… надо было заняться дополнительной проверкой.

Доктор Кейн, наблюдавшая со стороны, приподняла бровь и что-то быстро записала в блокнот: «чувство вины у Рассел из-за недосмотра».

Ян Ли-вэй нервно переплела пальцы, словно черпая в этом жесте спокойствие. Холт посмотрела на неё:

– Ли-вэй, вы астрофизик, так? Вы занимались внешними сенсорами и отчасти внутренними. Что-то видели?

Ли-вэй на секунду замялась, вспоминая финальную фазу полёта, когда реальность, казалось, менялась прямо у них перед глазами:

– Да. Я действительно фиксировала аномальные сигналы под конец путешествия. Но никаких отчётливых свидетельств присутствия человека на борту не было. Это были в основном космические эффекты: сильное гравитационное линзирование, странные всплески, не совпадающие с фоновым шумом. Мы предположили квантовые колебания, связанные с почти световым режимом, – её голос стал тише, взгляд рассеян. – Иногда я мельком видела неясные фигуры на периферийных камерах, но решила, что это искажения от линзирования. Теперь… – Она умолкла, не договорив.