Через полгода она стояла перед зеркалом обнаженная и отвлеченно думала о том, что от нее прежней почти ничего не осталось. Привычные плавные линии фигуры просто исчезли, сменившись тугим переплетением мышц. Рина все еще оставалась тонкой, в ее случае мускулы не нарастали бугристой массой, и это хорошо – слишком крупных людей на миссию не брали независимо от того, что обеспечило большой вес. Когда Рина была одета, многие и не поняли бы, что с ней случилось, решили бы, что она усохла от горя. Но чужое мнение ее давно не волновало, ей нужна была физическая сила, и она получила эту силу. Длинные волны каштановых волос исчезли, сменившись короткой стрижкой, как исчез и загар – она почти не выходила на солнце с тех пор, как умер Илья.

Она окинула свою новую фигуру долгим взглядом, печально улыбнулась и посмотрела на мужа, по старой привычке устроившегося на подоконнике.

– Я тебе, наверно, каким-то уродцем кажусь? – тихо спросила Рина. – Ты бы не полюбил меня такую, я теперь больше братюня-сержант, а не невеста, а?

Она ожидала, что он рассмеется. Но, видно, плод своего воображения она контролировала не так уж хорошо, потому что он сказал то, от чего стало не легче, а больнее:

– Прости меня…

Она оттолкнула эту боль, она подумала лишь о том, что первый пункт почти выполнен. Она в идеальной физической форме. И она управляет любым видом дронов как никто другой – потому что это сложно, чем больше времени уделяешь тренировкам, тем лучше получается. А никто другой от жизни ради этого не отказался…

Так что настал черед второго пункта плана, куда более сложного: ей нужна была работа. В «Роскосмосе» с ней и говорить не хотели, но она ждала чего-то подобного. Следующим в личном списке Рины был «Заслон» – компания, разработавшая систему связи, которая использовалась на миссии, и приславшая на Европу инженера, способного эту систему установить… Илью.

Директор принял Рину после первого же звонка, но он, как и другие, думал, что она будет обсуждать какие-нибудь выплаты… Она же попросила о работе.

Он не спешил ни смеяться над ней, ни возмущаться, ни соглашаться. Он выждал, дал ей несколько минут, чтобы передумать или хотя бы объясниться. Однако Рина молчала, она сказала все, что хотела.

– Вы ведь понимаете, что я должен отказать вам? – наконец спросил директор.

– Так уж и должны?

– Вы работаете на «Параго́н», это конкурент…

– Оттуда я уволилась, давно. Соглашение о неразглашении подразумевает, что я не могу сообщать вам их тайны. Точно такое же соглашение я готова подписать при сотрудничестве с вами.

Он мог бы сказать, что она шпионит на бывшего работодателя и все это выглядит чертовски подозрительно – при том, что «Парагон» проявлял интерес еще к «Европе-1». Но до такого директор опускаться не стал, он лишь тяжело вздохнул:

– Вы осознаете, что, даже если я вас найму, на миссию вас вряд ли допустят? А ведь вы этого хотите, вам на самом деле не работа в «Заслоне» нужна.

– Если вы меня наймете, я смогу пойти на курсы операторов, я пройду десяток-другой проверок, – напомнила Рина. – И уже они определят, могу я лететь на Европу или нет. Но у меня хотя бы будет шанс! И я прошу вас этот шанс мне дать.

Она знала, что по-своему подставляет его, заставляет принять решение, которое как минимум вызовет пересуды. А он знал, что не нужно соглашаться, нужно снова наболтать что-нибудь о необходимости отпустить Илью и жить дальше… Но, видно, директор увидел в ней нечто такое, что не поддавалось описанию, просто доказывало, что она вовсе не безумна, и движет ею не одна лишь боль.

Он дал ей шанс – и Рина этот шанс не упустила.