– Савва! Ты хочешь вернуться на шесть лет назад? Не надо ворошить прошлое – пойдем вперед. Я готова.

Это было действительно неожиданно – это не поворот назад в прошлое, а прыжок вперед в будущее. Савва взял власяницу, но не стал ее надевать, а протянул Ариадне.

– Попробуй! Это вретище поможет тебе мысленно, я бы даже сказал мистически, перенестись в мир, о котором ты алчешь, но может быть и сама не знаешь его. Да и откуда ты можешь знать его – ведь ты в нем не бывала! И вервица тебе тоже поможет. Эта из тысячи узелков на тысячу молитв по преданию была сплетена Пахомием Великим в Египте. Сейчас бы мы сказали, что это его изобретение. Говорят, что это – лестница на небо, или по-другому – Лестовка; а узелки – это ступени «земля – небо».

– Вся Лестовка из тысячи ступенек? Столько ступенек до неба?

– Мистически… Тысячи Иисусовых молитв…

Она в нерешительности стояла перед ним и смотрела на вздувшиеся вены протянутой руки, в которой Савва держал власяницу. А Савва смотрел ей в глаза и ждал, когда она решится посмотреть в глаза ему. Но она медлила и все смотрела на власяницу, повисшую на руке мужа. Савва вдруг вспомнил «Страшный суд» Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы, где Буонарроти изобразил себя в образе содранной кожи грешника: Савве подумалось, что власяница уж очень похоже свисает с его руки, как на фреске кожа, содранная с грешника. Это отношение гения к своему творчеству: ведь многие считают, что так Буонарроти изобразил себя! Микеланджело всю душу вложил в свои творения, и душа его давно была у Бога. А теперь Богу предстала лишь кожа с его земной плоти, носимая им оболочка, когда-то скрывающая душу. Протягивая власяницу, Савва будто бы предлагал Ариадне примерить обличие гения!

– Что ты медлишь? Ведь ты пока еще не понесла, а только мечтаешь про это!

– Откуда ты знаешь? Как ты догадался? Я не говорила тебе? Это только мои тайные мысли, сокровенные мысли… И это тебе ведомо? – из ее уст этот вопрос прозвучал как обвинение. Хотя может быть ей не понравилось то, что он озвучил вслух свои мысли.

– Нет. Это мне не было ведомо до той минуты, пока ты не сказала, что готова!

Он не оправдывался, хотя в его словах и звучали пафосные нотки, совсем ему несвойственные. Но она правильно поняла эти нотки – волнение за того, кто еще не родился, но уже, (как бы это сказать точнее, не грубо сказать, но точно) но уже… но уже присутствует здесь с ними в разговоре и имеет право голоса! И она нашлась и задала вопрос, который прозвучал как робкое утверждение.

– Так ты не против? – ее голос дрожал, но эта дрожь придала ее голосу такое очарование, что взволновала его еще сильнее.

– Ниточка, разве я могу быть против ваших голосов! Конечно, я «за»!

«Ваших! Он сказал: ваших голосов! Да! он действительно гениально все чувствует и понимает!» – эта мысль озарила ее и отрезала пути к отступлению.

Савва стал убирать власяницу за стекло, но Ариадна, находясь под впечатлением от его последних слов и поддавшись познавательному инстинкту любящей женщины, вдруг протянула руки и прикоснулась ладонями к грубой шерстяной материи. Власяница будто ожила и припала к рукам Ариадны. И в следующее мгновенье Савва с удивлением увидел, как его Ниточка кружится в медленном танце в обнимку с рубищем. Ее ноги не касались пола, и сама она была будто соткана из световых лучей. Темп танца все возрастал, и Савва уже не успевал следить взглядом за ее перелетами по залу, но почему-то замечал, как пальцы Ниточки перебирают один за одним узелки многоступенчатой вервицы. Когда вместо очередного узелка ее пальцы коснулись крестика, Савву неожиданно бросило на нее, притянуло, как металл притягивается мощным магнитом; не в силах противиться этому притяжению он успел раскрыть объятья и подхватить ее, но вспышка ослепительного света хлестнула ему по глазам, он невольно зажмурился и согнувшись медленно повалился на пол, бережно положив Ариадну рядом с собой.