– И надевает?

– Надевает и снова оказывается в прошлом, но не таком далеком.

– Так где?

– Сталинские годы или может времена Достоевского. Суть не в том «где», а для чего?

– Для чего?

– Он постепенно с каждым перелетом узнает свое прошлое.

– Так смысл? Он его может изменить? – что-то затаилось в этом беглом вопросе, какие-то мысли бередили Ариадну, и это было очень заметно, но Савва не придал значение прозвучавшему вопросу и ответил также бегло, как прозвучал вопрос.

– Зачем изменять прошлое?

– Чтобы изменить будущее!

Сказав это, она скользнула по нему таким пронзительным взглядом, который любого иного ввел бы в ступор. Но Савва был настолько далек от действительности, что не заметил этот взгляд. Точнее, он его заметил, но со значительным опозданием – он по инерции продолжал рассуждать о еще ненаписанной книге, и образы, владеющие им в данный момент, будто перенесли его в другую вселенную, которая существовала в параллельном мире в другом измерении. Понятно, что даже мыслями он не мог находиться сразу в двух местах одновременно. И пока он пребывал художественными грезами в далеком 15 веке, лишь на подсознательном уровне фиксировал происходящее с ним здесь и сейчас. Потому он и не проникся сразу скользнувшим по нему взглядом его любимой Ниточки, потому и не попал сразу ее взгляд в его сердце! И в том не было его вины: разве мы можем обвинять звезду в небе, что свет от нее доходит к нам через сотни лет!

– Зачем изменять будущее! Да нет – это штамп, который не имеет продолжения, – это лишь бесконечное хождение по кругу. Он должен тщательнее изучить свое прошлое, вспомнить его, чтобы полнее проживать настоящее. Вот в этом ракурсе полеты в прошлое интересны и познавательны. Естественно, наш путешественник меняется в лучшую сторону, хотя не факт! Но нет, предположим, что меняется только в лучшую, а то будет жанр ужастика или того хуже! В прошлом он может задать вопросы великим людям, для нас уже ушедшим, и получить прямо от них ответы. Ведь мы, по христианской теории, после своей смерти можем встретиться с давно умершими гениями, а тут у него есть возможность встретиться с ними, не умерев. Естественно, что все это в рамках художественного произведения, но это не вымысел или домысел; это такой духовный литературный жанр. Я бы его назвал: ирреальный поток сознания.

– А как узнать, о чем он спрашивал ушедших гениев? И что они отвечали?

– Слетать туда!

И на удивленный вопрошающий взгляд Ариадны Савва и открыл нишу, в которой висела старинная соловецкая власяница и, намереваясь облачиться в нее, сбросил рубашку. Но Ариадна остановила его тихим мягким голосом.

– Подожди, Савва. Я должна тебе кое-что сказать.

И только тут до него долетел тот скользящий взгляд, что бросила Ариадна, восклицая несколько минут назад:

– Чтобы изменить будущее!

Теперь тот взгляд проник в его сердце «светом далекой звезды», холодным светом.

«Так она хочет слегка подкорректировать наше настоящее, вернув меня в безвозвратно ушедшее прошлое?» – нелепая мысль пронзила сознание Саввы.

Эта мысль принуждала его, идущего вперед, оглянуться назад, призывала остановиться и переосмыслить былое – то что было ими пережито шесть лет назад, но кроме грусти потери от этих щемящих воспоминаний (он был в этом уверен) вряд ли что-нибудь в их душах могло бы пробудиться! Конечно, он не внял этой мысли и опять протянул руку к власянице, но тихий шепот Ариадны еще раз остановил его.

– Савва, единственный мой!

Савва замер, услышав в голосе Ариадны ненаигранное волнение, граничащее со смятением чувств. Это заинтриговало Савву настолько, что он весь обратился в слух.