– Вот!

– Что вот? Вспоминай, Ниточка! При чем тут «Страшный суд» Буонарроти?

– Ни при чем! Просто ты потянулся за власяницей, лестница изогнулась змеей и сбросила нас вниз… Вот и все!

– И ты все это увидела за пару минут?

– Только по лестнице мы поднимались несколько часов, а до этого шли по роще.

– Понятно! Когда шесть лет назад я расписывал потолок, ты беременная забралась ко мне на самый верх… конструкция не выдержала, и мы рухнули на пол…

– Я несла тебе еду!

– «Я несла свою беду по весеннему по льду!» Да я не про то! Твое падение с этой виртуальной лестницы, видимо как-то связано с тем нашим реальным падением. Может это предостережение?

Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Наконец, Савва поцеловал ее в голову и пошел из зала, будто убегая от разговора и воспоминаний. Она не выдержала и громко спросила ему в след.

– От чего? От чего предостерегать?

Он остановился в проеме двери, повернулся к ней, и прежде чем выйти сказал каким-то отрешенным голосом:

– Не знаю от чего! Может, от кого? Может, от нас самих!

Он ушел, потом вдруг вернулся, но уже не такой колючий, уже совсем свой, принял позу витрувианского человека Леонардо да Винчи, благо дверное отверстие позволяло, и произнес обволакивающим сознание голосом.

– Забыл тебя предупредить: у нас вечером встреча с инвесторами, встреча с коллекционерами серебряных ложек.

Вокруг Саввы царила творческая атмосфера, которая для человека со стороны показалась бы бедламом, таково было состояние кажущегося беспорядка. Табличка на двери предбанника кабинета Саввы так и гласила: «Bethlehem». На иронические вопросы пришедших к нему в первый раз он неизменно корректно отвечал вопросом:

– Вы знаете хронику Bethlehem?

Конечно, никогда никто не откликался на его вызов, а всегда, без каких-либо исключений, повисала неловкая для посетителя пауза, и Савве приходилось не без удовольствия рассказывать свою трактовку этого ложно понимаемого большинством образа. Причем Савва начинал с того, что переворачивал табличку, где с другой стороны была надпись: «Бедлам». После этого перевертыша посетитель деланно улыбался, всем своим видом показывая, что он уразумел мысль и боязливо хихикал, дескать ясно, и как изящно все, каламбурно и просто! Иногда даже восклицал:

– Ах, как оригинально! Какая метаморфоза!

А Савва продолжал спрашивать и постепенно вводил в транс пришедших:

– В чем заключается метаморфоза превращения «Bethlehem» в «Бедлам»? Ведь «Bethlehem» произносится по-русски как Вифлеем, город откуда пришла Благая весть! При чем же тут «бедлам»?

На эти вопросы Савве тоже весьма редко отвечали, правда, уже никто не хихикал, даже закоренелые атеисты, понуждаемые начальством посещать церковь и «престижные монастыри» – которые так окрестил народ за частые наезды в них власть имущих – даже они, непривыкшие и неумеющие молчать, молчали. Дальше и теперь, уже в тишине, Савва говорил тоном, намекающим слушающим, что они, конечно, это все знают, но кое-что могли позабыть, и поэтому он просто напоминает:

– Изначально один из старейших монастырей Лондона назывался «Звезда Вифлеема», но потом его название исказили французы, произнося не «Bethlehem», а на французский манер «Bethléem». Что по-русски стало звучать как «Бедлам». В 13 веке монастырь превратился в госпиталь, а с 14-ого века там лечили душевнобольных, причем лечение было насильственным. То есть, Бедлам – это пример первой психиатрической клиники. Постепенно слово «бедлам» приобрело нарицательный смысл, обозначающий лишь психиатрическую лечебницу, а вскоре вообще – крайний беспорядок и хаос не только в голове у индивидуума, но и в природе, да и во всем, что окружает нас в городах. Теперь «бедламистами» называют любых сумасшедших, даже в переносном смысле.