Вечером я вновь разглядываю фото и думаю о том моменте на вершине холма, о женщинах, объединенных искренней взаимной симпатией, весь мир которых облачен в удобный комбинезончик и уложен в брендовую коляску. Я смотрю на затесавшуюся среди них участницу погребальной процессии, и мне вдруг становится так жаль ее – ту, что переводит взгляд с одного лица на другое, а потом на сияющий за деревьями город. Ту, что смотрит куда угодно, только не на ребенка перед ней. Мне жаль себя.

Но больше всего мне жаль Эша.

Я обожала свое новое жилище, свой «дворец», как я однажды в шутку сказала Нейтану, а он и запомнил. С тех пор это название прочно укрепилось в нашем лексиконе. «Стиви, это и есть самый настоящий дворец: триста квадратных футов[15] первоклассной недвижимости в Ист-Виллидж!» Квартира была совсем крохотной, зато моей – мой собственный кусочек Нью-Йорка в типичном многоэтажном здании из фильмов семидесятых годов, с шершавыми кирпичными стенами, уложенным елочкой паркетом, малюсенькой ванной, в которой я помещалась только сидя, и втиснутой между спальней и ванной минималистичной кухонной зоной с холодильником и плитой на две конфорки, гордо именующей себя кухней. «Здесь что, совсем нет столешницы? Или я чего-то не понимаю?» – сказал Нейтан, впервые зайдя ко мне.

Несмотря на все очарование, у моей квартиры не было ни террасы на крыше, ни мусоропровода, ни встроенного кондиционера, как в шикарных апартаментах Джесс. Поэтому, когда сестра попросила за ними присмотреть на период ее командировки в Майами, я побросала в сумку кое-какие вещи и взяла такси до центра. Я была рада, что она снова пригласила пожить у нее, окончательно простив за «побег». И в то же время у меня мелькнула мысль, что Джесс пытается напомнить мне, чего я лишилась.

Я развесила свои летние платья, фруктовое разноцветье красного, желтого и фиолетового оттенков, на деревянные вешалки (сестра выделила мне место в гардеробной и разрешила занять ее спальню); качнувшись пару раз, они замерли рядом с ее однотонными блузками и классическими платьями без рукавов. Мои наряды выглядели кричащими, нелепыми. Затем я увидела на обороте двери целую серию полароидных снимков, которых раньше не замечала: на них были изображены комплекты одежды, подобранные в соответствии с сезоном. Широкие джинсы с замшевыми балетками и кашемировой водолазкой. Черное платье, сапоги до колена из состаренной кожи и байкерская куртка. Инструкции стилиста!

– Привычки успешных людей, – усмехнулся Нейтан, когда я рассказала ему о находке. – Бери на заметку.

И я брала. Всю ту неделю я жила жизнью Джесс: ходила в ее маникюрный салон, где мастер поначалу приняла меня за Джесс – так мы были похожи; бегала по ее маршруту вдоль реки, мимо вертолетной площадки и пирсов – как мы делали вместе в первый же уик-энд после переезда в Нью-Йорк.

Поддерживала в доме идеальный порядок, следуя ее примеру. Даже вела себя по-другому: старалась двигаться плавно, как она, чтобы ничего не задеть и не испортить. «Можешь пригласить друзей – Нейтана или кого-нибудь еще», – сказала Джесс, будто речь шла о детском празднике. Но я не стала никого звать. Побоялась, что беспорядок расцветет в ее апартаментах пышным цветом, словно плесень в банке варенья. Я не могла так рисковать.

– Обычно ты идешь с другой стороны, – сказал Лекс однажды утром, заметив, как я перехожу дорогу к нашему офису.

Я улыбнулась, догадываясь, о чем он думает. Затем, позволив этому предположению на мгновение повиснуть в воздухе, пояснила:

– Поживу эту неделю у Джесс.

– Вернулась в район получше?