Один эпизод, имевший место вскоре после вступления Тиберия на престол, прекрасно иллюстрирует показной характер умеренности принцепса и его истинные отношения с Сенатом. Однажды, во время прений в курии, Тиберий попросил прощения у своего оппонента, если, возражая против его предложения, он позволил себе слишком резкие высказывания. Между тем, его оппонентом был не кто иной, как сенатор Квинт Гатерий, чуть ли не накануне вечером валявшийся у императора в ногах и едва не заколотый при этом германскими телохранителями принцепса.

Итак, в начале своего правления Тиберий стремился сочетать принципат с приоритетом Сената, но эта попытка потерпела неудачу из-за враждебности нобилитета137. Уже из начальных обстоятельств процесса принятия верховной власти выявилась неспособность нового принцепса найти общий язык с римской элитой, богатыми семьями, постепенно терявшими былое влияние ещё во время правления Августа и низведёнными до уровня придворных, но всё ещё способными интриговать и добиваться своего. Из двух сил – римских семей и римской армии – к концу правления Тиберия первая будет окончательно разгромлена и унижена. Центурионы преторианской гвардии через двадцать лет окажутся влиятельнее родовитых сенаторов, а постепенно, с годами, власть военных ввергнет Рим в столетний хаос «солдатских императоров».

Так почему же новый государь (будем честны, это был уже монарх) и старые влиятельные кланы не смогли найти общий язык? Наверное, потому, что они очень мало общались. Быть правой рукой Октавиана Августа Тиберию было не только почётно, но и очень хлопотно, наследник всё время был занят делом, ему не до сенаторов. Все их политические союзы, клики и свары проходят мимо него, и, в итоге, когда власть официально передаётся ему, новый принцепс оказывается для собственной элиты совершенно чужим.

Из этого начального изъяна (родовой травмы), кажется, и происходят все последующие болезни правления Тиберия. Каждый его шаг толковался сенаторами превратно, что и было сохранено для потомства в чеканной прозе историков (Светония, Тацита, Диона Кассия). Император тоже не понимал сенаторов, подозрительность его росла, заговоры, а, соответственно, и казни со временем стали мрачной обыденностью.

Мы уделили образу действий Тиберия в момент перехода власти столь большое внимание, так как на наш взгляд не только форма ее принятия, но и вся политика либерального периода, продолжающая традиции предыдущего принципата, имела целью – приобретение авторитета путем создания Тиберию имиджа верного последователя Божественного Августа в глазах римского общества.

О, горе! Женщинам дарована богами

Столь пагубная власть над

лучшими мужами!

И жены слабые, бессмертных

теша взгляд,

Над сильными, увы, и смелыми царят!138

Пьер Корнель.

Без женщины заря и вечер жизни

были бы беспомощны, а её полдень

– без радости.139

Пьер Буаст.

Жены римских плебеев, также как жены аристократов сначала были полностью ограничены семейными обязанностями и во всех отношениях зависели от мужа, хотя их уважали как хозяек дома и управительниц всем домашним хозяйством. Но в римском частном праве не могло быть и речи о равноправии женщин. Содержание и формы жизни «молчаливых римских женщин», как их по праву называли, известны не столько по литературе, сколько по эпитафиям140. Например, эпитафия Амимоны, жены некоего Марка, гласит: «Она была самой лучшей и самой красивой, пряла шерсть, была благочестивой, скромной, доброй, чистой и домовитой». Эпитафия Постумии Матронеллы: «Несравненная супруга, хорошая мать, благочестивая бабушка, скромная, работящая, энергичная, внимательная, чуткая, принадлежавшая только одному мужчине, настоящая матрона по усердию и верности». Это были типичные женские качества, которые римляне идеализировали.