Капсула Элис Мур-Корвус была обозначена лишь лаконичным кодом: «ОМ-7». Ни имени, ни дат. Только номер. Алекс поднес ладонь к сенсору. Стальная дверь толщиной в локоть бесшумно отъехала в сторону, выпуская струю ледяного, химически чистого воздуха. Внутри не было привычного кресла или проекторов. Только подиум в центре небольшой комнаты, на котором покоился кристаллический шпиль размером с человеческий торс. Внутри него, словно в янтаре, мерцали мириады светящихся точек – нейронные карты, синаптические связи, сгустки эмоционально окрашенных данных. «Сырое Ядро». Необработанная, некурированная сущность Элис, захваченная в момент смерти. Алекс почувствовал сухость во рту. Работать с таким материалом… это было все равно что вскрывать живую, бьющуюся в агонии мысль.

«Инициирую первичный сканирующий контакт. Уровень «Зеркало», – скомандовал он своему интерфейсу, надевая шлем, который здесь был не просто гарнитурой, а сложным нейрошлюзом, подключаемым непосредственно к базовому порту кристалла. «Фокус – хронологический порядок. Последние 72 часа до инцидента».

Обычно погружение в недавно умершее сознание было похоже на падение в водоворот. Хаос обрывков, не связанных логикой, пропитанных паникой, болью, непониманием произошедшего. Огромные пласты данных были повреждены физиологической травмой или просто не успели стабилизироваться. Алекс ожидал именно этого – клокочущего моря ужаса последних мгновений, которое нужно было бы с трудом укрощать и фильтровать.

Но то, во что он погрузился, было иным.

Перед ним развернулся… город. Метафорический, конечно, но поразительно структурированный. Не хаос, а лабиринт. Улицы памяти были вымощены светящимися плитками значимых событий. Здания возвышались, как монументы ключевым периодам жизни: детство – скромный, но прочный дом; юность – стройная башня амбиций; зрелость – сложный, переплетенный комплекс отношений, карьеры, влияния. Но город был поврежден. Не землетрясением, а точечными, хирургическими ударами. Целые кварталы – особенно связанные с последними днями – были окутаны плотным, колышущимся туманом. Сквозь него пробивались лишь верхушки самых высоких «зданий» – самых ярких, самых эмоционально заряженных воспоминаний. И эти зоны тумана… они не были просто пустотой. Они вибрировали. Словно под их поверхностью что-то боролось, пытаясь вырваться наружу. Вокруг них Алекс ощущал нечто вроде… ментальных барьеров. Не грубых стен, а сложных, переплетенных узоров из светящихся нитей, напоминающих нейронные сети или даже живые корни. Они обволакивали зоны тумана, сдерживая их, но и не давая проникнуть внутрь.

«Сопротивление…» – прошептал Алекс про себя, пораженный. Он видел защитные механизмы психики и раньше, но так – у только что умершего? Это было беспрецедентно. Элис не просто умерла. Ее сознание боролось в момент захвата. И боролось с чем-то ужасным.

Он осторожно направил свой цифровой аватар – проекцию его сознания в этом пространстве – к краю одного из таких туманных кварталов. Барьер из светящихся корней почувствовал приближение чужака. Нити напряглись, засветились ярче, излучая волну тревоги, предупреждения. Алекс замер. Обычно он мог просто подавить или обойти подобные защиты силой интерфейса. Но здесь он почувствовал нечто большее. Хрупкость. Напряженность. Если рвать силой – можно уничтожить хрупкие данные внутри. А Корвус требовал идеала. Значит, нужно найти ключ. Лазейку.

Он начал сканировать периметр барьера, ища слабое место, повторяющийся паттерн, хоть что-то знакомое. Его внимание привлекло небольшое, почти незаметное «здание» на окраине туманной зоны. Оно не было окутано туманом полностью. Сквозь пелену проглядывали знакомые очертания. Это была… детская? Не Элис. Современная, дорогая, но явно детская комната. Игрушки. Мобиль над кроваткой. Но комната была пуста. И от нее веяло глубокой, щемящей печалью и… виной. Ее виной? Или чужой?