Алекс сконцентрировался. Его интерфейс – продвинутая нейросеть, обученная распознавать и классифицировать эмоциональные паттерны – начал накладывать на этот поток структуру. Появились цветовые коды: теплые желтые и оранжевые пятна – положительные воспоминания. Тревожные синие и фиолетовые – нейтральные или неясные. И – густые, клубящиеся черно-красные сгустки, источающие волны страха, гнева, отчаяния. Маркеры. Цель.

Он мысленно скомандовал интерфейсу: «Фокус. Олег Петров. Период 2015-2023. Эмоциональный спектр: гнев, агрессия, страх, стыд. Сопутствующие сенсоры: алкоголь (этанол), звуки крика, запах перегара, тактильные ощущения боли».

Нейросеть отреагировала мгновенно. Хаотичный поток резко сузился. Алекс словно нырнул в темный, вязкий туннель. Звуки стали резче, искаженнее. Детский плач (Светланин?). Грохот падающей мебели. Хриплый, пьяный крик мужчины: «Молчи, тварь! Всё из-за тебя!» Запах – едкий, тошнотворный – дешевого самогона и несвежего пота. Вспышка образа: огромная, заросшая щетиной физиономия, красные, безумные глаза, сжатый кулак, летящий вниз…

Алекс не моргнул. Он видел это тысячи раз. Боль. Унижение. Страх. Сырье его работы. Его пальцы (или их ментальный аналог в этом пространстве?) начали движение. Он не стирал память сразу. Сначала – изоляция. Мысленным усилием он очертил вокруг черно-красного сгустка – конкретного воспоминания о побоях после родительского собрания – энергетический барьер. Как карантинный купол. Воспоминание билось внутри, как пойманная оса, излучая волны ужаса, но уже не могло отравить окружающий контекст. Светлана на кушетке вздрогнула, тихо застонав. Алекс увеличил подачу седатива через её сенсоры. Физиологический отклик нужно гасить.

Затем – деконструкция. Его интерфейс, как скальпель микрохирурга, начал рассекать память на составляющие. Зрительный образ отца-монстра? Отделить. Звук его крика? Выделить. Тактильное ощущение удара? Экстрагировать. Запах страха и алкоголя? Изолировать. Эмоциональный заряд – ядро боли – оставался, но лишался своих «крючков», привязок к конкретным сенсорным входам. Это было похоже на разбор бомбы.

Теперь – самое важное. Редакция. Алекс вызвал «якоря» – те самые фотографии из парка и с выпускного. Чистые, светлые образы. Он взял фрагмент из парка – отца, улыбающегося, качающего маленькую Свету на качелях. Нужно было вживить его внутрь изолированного, но еще не разрушенного контекста травмы. Мысленно, с ювелирной точностью, он начал заменять элементы. Искаженное лицо гнева – на улыбку с фото. Летящий кулак – на руку, мягко подталкивающую качели. Крик – на обрывок реального смеха отца, найденный где-то в ранних, незапятнанных слоях памяти Светланы. Запах перегара… Алекс порылся в «архивных шаблонах» – стандартных паттернах запахов, хранящихся в базе Архива. Нашел «теплый запах осенней листвы, смешанный с дымком костра». Подошел. Вживил.

Он работал быстро, уверенно. Мастерство высшего Куратора проявлялось в деталях. Он не просто подменял одно другим. Он переплетал ложь с крупицами правды, создавая новую, правдоподобную ткань. Ощущение качелей было реальным, из другого воспоминания. Смех отца – подлинным, хотя и вырванным из иного контекста. Осенний запах – синтетическим, но вызывающим приятные ассоциации. И главное – эмоциональный заряд. Алекс не мог просто стереть страх и боль. Это оставило бы дыру, которую сознание клиентки немедленно попыталось бы заполнить, порождая неврозы. Нет. Он трансмутировал их. С помощью интерфейса и своих навыков он сжал черно-красный сгусток ярости и страха, переплавил его в плотный шарик туманной, ноющей грусти. Грусти по тому отцу, каким он мог бы быть. Каким его теперь будут помнить.