«Он выглядел ужасно, я никак не мог успокоиться. Прямо урод какой-то. Один глаз открыт, другой закрыт, и все время верещал. Мне его показали – он походил на ужасный кусок красного мяса. Вернувшись домой, я разрыдался, впервые за много лет».

Несмотря на медицинскую профессию жены, любая болезнь была Джиму невыносима. Его нервировал даже запах больницы, и этот страх передался Полу.

«Правда, на следующий день он уже больше походил на человека. И с каждым днем становился лучше. В итоге превратился в прелестное дитя».

Однажды, когда Пол возился в садике у дома, мать заметила у него на лице пятна грязи и заявила, что отсюда надо переезжать. Работа в «Нэпире» на заводе, выпускавшем двигатели «нэпир сейбр» для истребителей, приравнивалась к службе в военно-воздушных силах, и Джим получил дом в Уоллеси, в квартале Ноузли. Там стояли муниципальные дома, но часть из них резервировалась для рабочих министерства авиации. «Мы их называли полудомиками – такие крохотные хилые домишки, внутри голая кирпичная кладка. Но с малым ребенком это лучше меблирашек».

Работа Джима в «Нэпире» закончилась раньше, чем война, и его перевели временным инспектором в санитарный отдел Ливерпульской корпорации – Джим обходил вверенную ему территорию, следя за тем, чтобы мусорщики работали как полагается.

Корпорация платила немного, Мэри снова занялась патронажем и работала, пока в 1944 году у нее не родился второй сын Майкл.

Но работа медицинской сестры нравилась ей больше, чем патронаж. Он слишком напоминал офисную работу с девяти до пяти. В конце концов Мэри вернулась к акушерству. Взяла две ставки акушерки по месту жительства – в ее обязанности входил уход и присмотр за всеми беременными, проживавшими на ее территории. Ко всему этому прилагался муниципальный дом. Ее первый участок был на Вестерн-авеню в Спике, второй на Ардвик-роуд. Мэри вызывали каждую ночь.

Джим говорит, его жена работала слишком много, больше, чем следовало бы, но она всегда была чересчур добросовестной.

Первые воспоминания Пола – ему тогда было года три-четыре – связаны с матерью. Он помнит, как кто-то вошел в дом и вручил матери гипсовую собаку. «В благодарность за то, что она у кого-то приняла роды. Люди постоянно ей что-нибудь такое дарили… Мне вспоминается и другое: я от кого-то прячусь, а потом луплю его по голове какой-то железякой. Но, мне кажется, гипсовая собака была раньше».

Пол еще помнит, как мать пыталась исправить его произношение. «Я говорил с густым акцентом, как все окрестные ребята. Она ругалась, что я неправильно разговариваю, а я стал передразнивать ее акцент, и она обиделась, а мне стало очень стыдно».

В Спике Пол пошел в начальную школу на Стоктон-Вуд-роуд. Мать решила не отдавать его в католическую школу – патронажной сестрой она на такие школы нагляделась и их невзлюбила. Скоро туда же пошел и Майкл. «Помню, директриса рассказывала, как хорошо наши мальчики ладят с младшими, – вспоминает Джим, – всегда за них заступаются. Говорила, что Майкл растет лидером. Наверное, это потому, что он всегда спорил. Пол – тот все делал тихо. Вообще был сметливее. Майкл вечно подставлялся. А Пол избегал неприятностей».

Когда эта начальная школа оказалась переполненной, братьев перевели в другую, за город, – начальную школу Джозефа Уильямса в Гэтекре.

Взрослея, Пол развивал свои дипломатические таланты, все делал тихо – подобно матери и в отличие от шумного Майкла.

«Однажды я за что-то лупил Майкла, – вспоминает Джим, – а Пол стоял и кричал брату: „Скажи, что ты этого не делал, и он перестанет“. А Майк сознался, что он это сделал, – не помню уж что. Пол-то почти всегда умудрялся выйти сухим из воды».