На следующее утро гости встали рано, Александр решил немножко задержаться и сопроводить их в поход по ущельям, где предстояло взять пробы. Чтобы спуститься к реке, приходилось лавировать между деревьями, а внизу ты будто оказывался в самом сердце собора под открытым небом. Некоторые посетители находили это место очень похожим на какую-нибудь затерянную в глуши долину на Шри-Ланке или острове Реюньон – Александр верил им на слово. Деревья, росшие у самого края каменистого обрыва, красный камень под елями, глазевшими в небо, – все это казалось безусловно чужеземным. На дне ущелья бурливый ручеек стремительно удирал куда-то, неизменно откликаясь на призыв отвесного утеса, и спешил оросить землю далеко отсюда, ту засушливую почву, которая только его и ждала, чтобы подарить миру завтрашний день.

В это утро за главного был Йохан. Он, как энтомолог, официально установил, что азиатские шершни колонизировали здешний ареал и с начала года не покинули ни одной зоны. После проверки данных удалось оценить масштаб распространения шершней: якобы исчерпывающий перечень мест их обитания, составленный Музеем естественной истории, позволял день ото дня наблюдать за действиями противника. Александра поразило, с какой точностью Йохан и Уго описывали ему перемещение насекомых – так историки описывают продвижение армий Наполеона. Поразительнее всего было то, что самые первые шершни из Азии появились здесь пятнадцать лет назад. Достаточно оказалось одного гнезда, завезенного из Китая в каком-нибудь керамическом горшке и выгруженного в Ло-и-Гаронне… Единственная особь стала причиной экспонентного роста популяции паразитов.

Небо хмурилось, они стояли все рядом на берегу реки в окружении скал с буйной древесной порослью. С высоты их можно было принять за четырех крошечных существ, загнанных в логово какого-то свирепого чудища или в пасть, которая вот-вот захлопнется.

В такие моменты Констанца и Александр рефлекторно прижимались друг к другу, и этот порыв напоминал о том их первом вечере тридцать лет назад, среди холмов рядом с Жером, после которого были расставания и воссоединения, сотканные из разговоров на железнодорожных платформах и в залах аэропортов. Бесконечные минуты перед разлукой на месяцы или годы. Соприкоснуться вот так вот телами – значило как бы прижечь раны, нанесенные годами разлук. Когда Констанца возвращалась во Францию, им хватало благоразумия не жить вместе постоянно, не портить свои отношения обыденностью, сохранять равновесие, служившее им главными узами, то самое притяжение, благодаря которому Луна и Земля соединяются на одну фазу, а потом удаляются друг от друга. Не будь Констанцы, Александр дрейфовал бы без якоря, без иной точки опоры, кроме земли, которую он обрабатывал и оберегал.

Йохан и Уго принялись рассматривать поверхность каменного выступа, выходящего к югу, – они обнаружили там гнездо шершня. Зима выдалась мягкой, самки уже вышли из спячки, им бы теперь поскорее создать новые гнезда. Этим уцелевшим одиночкам предстоит начинать с нуля – одна за другой они отправятся осваивать новые территории.

Йохан объяснил, что колонии шершней образуются из тех, кто сумел пережить зиму. Дабы пресечь их распространение, в идеале следовало бы удержать их в нынешних границах и проследить за каждым. Но Йохан здесь не за тем. Его задача – выбрать несколько особей и полностью отследить их цикл размножения. Он, соответственно, не станет убивать самку, за которой сейчас наблюдают, – в этом парадокс деятельности заповедника: губителям здесь позволено плодиться.