После урагана 1999 года консорциум европейских университетских исследователей откупил, при поддержке местных властей, за очень небольшую сумму пострадавшие участки лесозаготовок – земли, вновь пришедшие в дикое состояние. В этом постапокалиптическом мире уцелевшие деревья возвышались над завалами мертвых стволов и валежника, проект же заключался в том, чтобы во всей этой лесной зоне происходила естественная эволюция. Доступ в заповедник был открыт только ученым, они наблюдали за восстановлением участков, пострадавших от стихии, чтобы понять, как природа врачует саму себя, изучить, какие виды берут верх над другими, подробно проанализировать воздействие изменений климата на процесс естественного функционирования экосистем там, где нет присутствия человека. Изучаемая территория была на всякий случай огорожена, сюда не впускали ни туристов, ни охотников.

После двойного урагана 1999 года выяснилось, что Франция сильно отстала от других стран в вопросах охраны биологических видов и природных территорий, за что получила порицание от Еврокомиссии. На волне новых директив «Натура-2000» Констанца и приступила к своей работе. В длинном здании имелись лишь самые примитивные удобства, зато она жила вдали от всех, оседлой кочевницей, что ее совершенно устраивало. «Ревива» была отнюдь не делом одной жизни, поскольку на то, чтобы оценить успех этого проекта, требовался срок в четыре-пять веков.

– А я вам говорю, что в будущем сады уничтожат города.

– У нас в Дании это уже началось. Помимо садиков на балконах, появились огороды на крышах и вертикальные грядки на гидропонике – им и почва-то не нужна, все растет прямо на стенах.

– Так вот я вам это и говорю: природа захватит города!

Александр вслушивался недоверчиво, восхищенно, тем более что, по его понятиям, эти двое имели полное право предрекать, каким будет будущее. Уго был инженером, специализировался на изучении почв, а Йохан занимался всякими мелкими тварями. Главным делом его жизни было наблюдать за листовертками, короедами и гусеницами, этими паршивыми губителями леса, численность которых с изменениями климата возросла многократно.

Констанца испекла на ужин пирог с картошкой, а к нему подала бататы и шпик, привезенные Александром. Он самолично вытащил пышущий жаром пирог из печи и водрузил на большое керамическое блюдо. Всю огромную столовую занимал длинный дубовый стол, и можно было вообразить себе, что вы в канадской глуши или в Скалистых горах. Констанца спокойно выходила из статуса старшей смотрительницы заповедника до скромной должности завхоза. Видя, как она встает из-за стола, Александр отправлялся за ней следом на кухню, чтобы пособить: был у него такой рефлекс, свойственный далеко не всем.

Потом они все вчетвером вышли на террасу, откуда открывался вид на ущелья, Йохан и Уго выкурили на двоих легкий косячок, который привезли с собой. Констанца, хотя и не курила, тоже сделала несколько затяжек, Александр же считал, что уже вышел из того возраста, когда балуются травкой, – он считал, что этот ритуал, якобы облегчающий общение, уместен только в подростковом возрасте, ну, может, в молодости, а он уже не молод. И не жалеет о прошедшей молодости. Он четко осознавал, что ему пятьдесят восемь лет, и чувствовал себя представителем совершенно другого поколения. Вот Констанца сумела не поддаться ходу времени, сохранила стройность, длинные волосы, мускулистое тело, поджарую стать дикого животного. Ее лицо, отполированное двумя десятками лет, проведенных на свежем воздухе, обрело особую лучезарность, и только тонкие, безупречно симметричные морщинки прямо под глазами оттеняли синий взгляд; белокурые волосы не утратили пышности. Александр хотя и подмечал в ней перемены, но неизменно смотрел на нее с несколько отстраненным восхищением. Она не переставала изумлять его властной уверенностью в себе, уравновешенностью, с которой относилась ко всему на свете, – выбить ее из колеи было невозможно. С того самого дня, как Констанца здесь поселилась, она неустанно изучала лес, периодически оценивая его состояние. По вечерам пыхтела над административными документами. В целях обмена опытом между разными европейскими заповедниками она должна была писать бесконечные докладные записки, хотя сама редко покидала лес – по сути, проводила в нем всю свою жизнь.