Я помню, как плакал, сидя на лугу перед домом Саймона, наблюдая за тем, как багрово-красный солнечный диск медленно закатывался за горизонт. Старик подошел ко мне и сел рядом, пытаясь утешить. Я сказал ему, что не хочу, чтобы отец уезжал и спрашивал его, почему мне так одиноко. Он знал, как сильно я привязан к отцу. Другой бы на месте мистера Уилкса отругал меня за то, что я веду себя как плаксивая девчонка, но только не он. Несмотря на свою консервативность и внешнее безразличие к окружающему миру, мистер Уилкс был способен на сопереживание. Не знаю почему, но он всегда относился ко мне с особой нежностью. Возможно, потому что у него никогда не было своих детей, и поэтому отчасти я был ему как сын, а, возможно, и потому, что он сильно уважал и ценил дружбу с моим отцом. Тогда он сказал мне, что именно в разлуке мы испытываем чувство одиночества лишь для того, чтобы познать истинное значение любви к тем, в ком нуждаемся больше всего.

На сердце у меня было тяжело. От частых всхлипываний мне было трудно дышать, мысли постоянно путались, и я не придал особого значения его словам. Но потом я не раз вспоминал, как сидел весь заплаканный на цветочном лугу, и в полной мере осознавал всю трагичность и неизбежность его слов. Тот запах луговых цветов и привкус солоноватой воды преследовал меня, пока я сидел в больничных коридорах в надежде, что отец снова вернется ко мне.

Что же меня остановило?

Я помню, что бежал назло родителям, показывая им свое недовольство. Мне эгоистично казалось, что, если со мной случится что-то плохое, отец уж точно никуда не уедет. Вот показался флюгер на крыше красно-белого маяка, но я не смотрел на него, я смотрел вдаль – туда, за самый горизонт, где ледяное небо сливалось с водой, представляя собой единое пространство. Как вдруг на горизонте я увидел белый парус.

Совсем недавно перед этим отец читал мне миф Древней Греции про Тесея, который обещал своему отцу, что в случае победы над Минотавром парус на его корабле будет белым. Но по возвращении из Афин он забыл об обещании и не сменил парус, оставив черным, потому что завернул голову Минотавра в белые паруса. Эгей каждый день поднимался на гору, чтобы увидеть на горизонте заветный парус. И вот наконец он увидел корабль Тесея, но паруса на нем черные, и тогда царь решил, что сын погиб, и в тот же миг бросился со скалы в морскую пучину.

Я остановился на самом краю, вглядываясь в крошечную яхту, покачивающуюся на волнах вдали, и прошептал:

– Мой парус будет белым!

Придя в себя, Блэйм понял, что находится в больничном коридоре, а все его тело ноет оттого, что он спал, неуклюже развалившись в маленьких креслах.

Протерев глаза и привыкнув к болезненному яркому свету, он тотчас же побежал искать палату, в которую поместили Юкию. На стойке информации медсестра сказала ему, что пациент пришел в себя, но его могут навещать только родственники. Также она добавила, что скоро в госпиталь приедет полиция, так как у молодого человека была попытка самоубийства.

Блэйму вновь сделалось дурно. Он почувствовал, как пол уходит из-под его ног. Ему все же удалось выудить из нее, в какой именно палате находится Юкия, сказав, что они вместе снимают квартиру, что они оба студенты и что в этом городе у того больше нет близких, кроме него. После долгих уговоров, медсестра все же разрешила пройти ему в отделение.

Влетев в палату, он увидел совершенно отрешенное выражение лица Юкии.

– У тебя будут проблемы, – проговорил Блэйм, еле сдерживая слезы, мало что соображающему Юкие. – Если ты сейчас же не встанешь и не уйдешь со мной, тебя заберут в участок, и, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, потому что копы сообщат твоей семье.