Справедливости ради надо сказать, что произошло это далеко не сразу, и не властолюбие сыновей Ярослава было тому причиной. Первые годы их общего правления протекали достаточно мирно, но постепенно обстановка стала накаляться: пришли в движение многочисленные родственники (дядья, племянники), активизировались простые киевляне, решая, кому быть князем в Киеве. По мнению Гумилева, и в этом случае за княжеской усобицей прослеживаются интересы различных групп и идеологий, а не только властные амбиции отдельных князей.

Нельзя при этом сказать, что князья не хотели между собой договориться, но на постоянной основе достичь этого никак не получалось. На какой-то период механизмом урегулирования конфликтов и выработки общих решений стали княжеские съезды. Однако их соглашения не были долговечны. Так, Любеческий съезд 1097 года «поделил все русские волости между князьями на началах справедливости, утвердив правило: „каждо да держит отчину свою“. Но справедливость была вскоре попрана главным ее блюстителем Святополком, который, действуя заодно с Давидом Игоревичем, ослепил одного из князей изгоев[25] Василька» [80].

Далее предоставим слово Евгению Юрьевичу Спицыну: «Весной 1098 года, когда весть об этом жутком злодеянии разошлась по всей Руси, Владимир Мономах и черниговские князья, сговорившись на Городецком съезде, пошли походом на Киев, силой заставили великого князя Святополка примкнуть к их коалиции и вместе двинулись походом на Волынь. До нового кровопролития дело не дошло, поскольку князь Давыд покаялся в своем злодеянии и, отпустив ослепленного им Василька, „створяше с нимъ миръ“. Но вскоре на Волыни и в Галиции началась новая междоусобная вражда, в ходе которой Володарь и Василько Ростиславичи захватили все волынские города и изгнали Давыда с отцовского стола, а сам он бежал „в ляхи“» [112]. Для наведения порядка потребовался очередной съезд.

Ключевский писал: «По смерти Ярослава власть над Русской землей не сосредоточивается более в одном лице: единовластие, случавшееся иногда до Ярослава, не повторяется; никто из потомков Ярослава не принимает, по выражению летописи, „власть русскую всю“, не становится „самовластцем Русской земли“. Это происходит оттого, что род Ярослава с каждым поколением размножается все более и земля Русская делится и переделяется между подраставшими князьями» [43].

Тем не менее, относительно спокойный период на Руси наступает еще один раз. После смерти нелюбимого киевлянами Великого князя Святополка и народных беспорядков в Киеве киевское городское вече призывает на великокняжеский стол Владимира Мономаха, прозванного так по имени своего византийского деда со стороны матери. «Услыхав это, Владимир пошел в Киев; митрополит Никифор, епископы и киевляне встретили его с великою честию; Мономах сел на стол отца своего и дедов своих; и все люди были рады, и мятеж утих» [111]. А вот как характеризует С. М. Соловьев самого Владимира: «…братолюбец и нищелюбец и добрый страдалец за Русскую землю; он просветил ее, подобно солнцу, испускающими лучи свои; слава его пронеслась по всем странам, особенно был он страшен половцам» [111].

По всей видимости, Владимир помимо перечисленных достоинств обладал здравомыслием и политической волей, так как сумел в период своего княжения усмирить кипящий котел, в который стала превращаться к тому времени Русь. Как отмечает Е. Ю. Спицын, ссылаясь на мнение ряда современных историков, «авторитет и влияние Владимира Мономаха во всех русских землях были настолько велики, что можно вполне определенно говорить о ренессансе Древней Руси, которая именно в те годы была сильна как никогда»