В какой-то момент один человек в центре зала всё же отважился на движение.

Он встал в полный рост, выпрямившись, будто бы вершитель судеб. Поднялся он с видом человека, которого вовсе не оскорбляет гравитация – он попросту не замечает этого посмешища. Это был респектабельный депутат от либеральной партии.

– А кто вы, собственно, такой? – вспорол глухую тишину его вальяжный голос.

– Я… Я никто.

– Вот и я о том же. Вопросов больше нет.

Обстановка мгновенно разрядилась. Послышался сардонический гогот и хлёсткая гинекологическая ругань, что звонко вырывалась из академических глоток, а слюни по закону искрометного брюзжания тонкой пеленой покрывали окружающих людей в знак их единых убеждений.

Если судьба поставила вас перед вилкой – возьмите вилку.

Йоги Берра

Виктор Громов стоял перед дверью, вглядываясь в фрактальную структуру потёртой ручки, открывающей не только новые пространственные возможности, но и степени трансляционной свободы его воли. Тогда, возможно, впервые в своей жизни он не хотел получить ещё один ответ. Потенциальная форма ответного слова подвела его к порогу одного из верховных властителей утилитарного престола[8]. Он никак не мог быть частью какого-то плана, ведомым с целью со смыслом, ведь Бертран Рассел показал, кому отходят эти цель и смысл.

Сладкий дурман зловонья промёрзшего воздуха проникал в его лёгкие, заостряя тягостность его безмолвного стояния, на что сторонний наблюдатель взглянул бы с состраданием.

«Христианский мир, – говорит Кришнамурти, – идеализировал страдание, поместил на кресте и поклоняется ему, выражая этим, что вы никогда не сможете спастись от страдания иначе, чем через одну определённую дверь». Виктор Громов стоял перед подобной дверью, разглядывая визуальное самоподобие структуры, подменяющей святую простоту тенденциозной сложностью. Он с подачи одного занятного янки знал, что необходимо сделать с вилкой, если бы судьба поставила его перед вилкой, но эта сучка поставила его перед дверью. И он не мог коснуться её ручки, ведь эта дверь могла быть для него открытой, а избавление от мук предстать недостоверным.

Зловонье и нуар его положения обостряли его чувственный дискомфорт. Но существует ли возможность открыть дверь, не прикасаясь к Мандельброту?

Громов сгруппировался и приложился плечом к двери так сильно, что та открылась нараспашку. Дверная ручка оказалось на полу. Виктор, глядя на неё, прошел внутрь. Его взгляд не задержался на убранстве окружающего пространства, но, пройдя на кухню, он-таки увидел перед собой штуку, напоминающую ему стол, и сел на штуку, напоминающую ему стул.

Он продолжительно сидел, и от того не думал ни о чём. В режиме многозадачности этот человек мог разве что ходить в трёх измерениях. Минковский повысил его продуктивность, объявив пространство и время единым четырёхмерным континуумом. Далекоидущее допущение о дополнительно свернутой размерности, сделанное тандемом Калуцы и Клейна, вывело его ментальную обработку параллельных процессов в каноническом четырёхмерном пространстве и времени к тем трансцендентальным высотам, где даже пять пространство-временных измерений уже давным-давно не канон.

Громов прислушался. В помещении, которое он не видел из кухни, им ощущалась какая-то житейская активность. Он слышал шаги, которые со временем звучали всё отчетливее. Когда Виктор увидел перед собой человека, он привычно, будучи абсолютно покойным, сидел, ритмично порываясь встать. Его волнение не возымело никакого внешнего проявления, но послужило эмблемой вторичной новизны того чувства, что он давным-давно оставил позади.