– Вы сегодня пораньше? – спрашивает похотливо.

– Да, как предписывал Ломбардо.

– Кто предписывал?

– Бартоломео Ломбардо, мыслитель эпохи Возрождения. С него дворницкая наука и началась.

Удивлённо зыркает сквозь большие очки, не ожидала встретить образованного человека. А я решил доконать развратницу:

– Вы читали книгу «Праведная метла»?

– Что? – смущается Аушра.

Её невежество оглушает: как можно жить, не зная Ломбардо?

– «Праведная метла», «Наставление для искусного дворника» – это классика, – посмеиваюсь. – Чистота двора как воплощение женской девственности – идея, из которой и вырос этический аспект ПИЗ.

Совсем смутилась Аушра, потупила взгляд. И ме-е-едленно в подъезд побрела. Видимо, я её уел как следует. Обхожу многоэтажку, чтобы убрать с обратной стороны, у офисов. По пути – контейнерная площадка, но контейнеры там современные: на поверхности обычный круглый бак с дырой, а под землёй, метра на три в глубину, огромный брезентовый мешок.

У открытой контейнерной крышки женщина с поцарапанным лицом и липкими волосами. Кофта на три размера больше, шлёпанцы на босу ногу. Словом, человек порядочный. Вдруг из бака – голова Георгия, моего бомжа.

– Привет, Сергеич! – вылезает Жора из контейнера с кульком в руках. – Знакомься, это Катька.

– Очень приятно, – киваю церемониально.

– Я внизу жрать ищу, а она караулит, чтобы сверху ничего не бросили.

– Совет да любовь, ребята.

У его курточки карманы оборваны, рукава обмусолены, ботинки каши просят. Человек вроде не старый, но лицо потрёпано как парус, прошедший сотню штормов. Лишь глаза живые, острые, с электрической искрой. В пакете – заплесневелые куски хлеба, грязные бутылки. Он весь как большое пятно грязи, бьющее в нос перегаром и плесенью.

– Мне тут урны разворотили, обгадили весь участок.

– Сергеич! Эт не я, ты ж знаешь, – лыбится ржавыми зубами.

– А не видел тут розовую фифу? Такая, расфуфыренная, с розовой причёской.

– Мне эти бабы не нужны, – опасливо косится на Катьку. – А что?

– Эта розововолосая мне и гадит.

– Почему так решил?

– Почему? – задумываюсь. – А больше некому.

– Но почему именно она?

– Дык… просто знаю!

Катька глядит недовольно, поёживаясь от ветерка. Георгий состроил озадаченную мину:

– Не, брось. Тут или дети балуются, или собаки роются. А ты их метлой гоняй – в смысле, детей.

Хорошо поговорили, да только легче не стало. У восьмого подъезда открываю мешковую урну, поставив ступни в балетную позицию № 1. По дорожке плывёт женщина-рыба. Делаю заинтересованный взгляд: «Labas rytas!», то есть «доброе утро» по-литовски. Скользнула по мне осоловевшими глазами и дальше плывёт, будто меня нет. Сумасшедших всегда жаль.

Иду к следующей урне, щёлкая «цап-цапом», а на дорожке червячок. Я его взял в ладонь и отнёс в поле, а то жильцы раздавят. Люблю это поле за его раздолье. Вдали на шоссе рычат машины, но этот клочок ещё не захвачен городом, тут ещё живет память о Природе. Увы, моя работа – борьба с Природой, переход от естественного к городскому, вылизанному. В полях тянется к свету трава, а для меня трава – враг, которого буду искоренять на дорожках всё лето. В жизни ты жертвуешь правильным во имя необходимого, и тут ничего не поделать.

Политики всё ищут верный путь: левые против правых, правые против левых. Взять подъезд № 8 – он самый отдалённый, и я хожу туда реже, а это несправедливо. Его жильцы платят коммуналку как все, а потому и уборку должны получать как все. Вот почему в дворничестве актуальна левая идеология: всем поровну! В начале 20 века это обосновал дворник и академик Антуан Дестакан.

Переоделся и уже иду с работы, а навстречу – добрый белый светлячок, бабушка Агата. Подскочил и хочу перехватить тележку с продуктами, а бабушка ни в какую: «Я сама». Но мы, пожилые, должны помогать друг другу. Схватил тележку, а Агата рассказывает по-литовски: