– Из Брюкленда.

– Приехали поохотиться? – Охотник безнадёжно махнул рукой. – Зря. Только убьёте время. Болота тут гнилые, дичь на них не живёт.

– Спасибо за информацию. То же самое мне говорил приятель – он был здесь неделю назад. Но я не охотиться.

Охотник брезгливо поморщился.

– Неделю назад? – переспросил он. – Вы имеете в виду поросшего шерстью и страшно потеющего толстяка? Так вот, о здешних болотах он не имеет ни малейшего представления, хотя постоянно и таскал с собой допотопный дробовик. По-моему, он приезжал сюда не охотиться, а пить со всеми на брудершафт и рассказывать пошленькие истории о молоденьких продавщицах в своей бакалейной лавке где-то под Брюклендом.

Гюнтер улыбнулся. Портрет Монтегю был исчерпывающ.

– Да, вы угадали. Это был Эвар Монтегю – владелец бакалейной лавки и штата молоденьких продавщиц на Атавийском шоссе.

Охотник замер, сжав в руках палку.

– Подойдите ближе, – сказал он, глядя почему-то на пол. – Ещё. Вот так. Вы согласны?

– Я приехал.

Охотник ждал.

– Вам нужна расписка?

– Никаких бумажек, – резко сказал охотник. – Я верю Монтегю.

– Очень приятно. Я так и передам это поросшему шерстью и страшно потеющему толстяку, когда он захочет выпить со мной на брудершафт. Но мне – мне, понимаете? – этого мало. Я хочу знать, что из себя представляет ваше дело. А там – посмотрим.

Охотника перекосило. Надменность ещё больше проступила на его лице; и без того колючие глаза превратились в жгучие буравчики.

– Хорошо, – процедил он. – По словам Монтегю, вы человек порядочный… Вам предстоит найти трёх грудных детей, похищенных из родильного покоя.

– Киднеппинг?

– Нет! – повысил голос охотник. – Выкупа никто не требует!

– Тогда причём здесь частный сыск? – пожал плечами Гюнтер. – Это дело полиции…

– Полиция им занимается, – поморщился охотник. – Но толку… Прошло три месяца, и я уверен, что и через три года они будут на том же месте.

– Откуда такой пессимизм?

– Сами поймёте, когда проживёте в городе хотя бы неделю. Страх. Местная полиция боится. Здесь нужен посторонний человек.

Гюнтер снова пожал плечами.

– Они могут пригласить сотрудника из другого округа.

– Возможно, – согласился охотник. – Но я хочу провести собственное расследование.

– Вы имеете какое-то отношение к детям?

В глазах охотника что-то дрогнуло.

– Да. Один из них – мой незаконнорождённый сын.

Гюнтер сочувственно склонил голову.

– А почему же всё-таки полиция боится этого дела? – спросил он.

Охотник вдруг резко выпрямился, побледнел и, судорожно вцепившись в трость, завертел головой. С минуту он прислушивался, по-птичьи моргая, затем переспросил:

– Что?

Гюнтер тоже прислушался, но шум душа забивал все звуки.

– Чего, или кого именно боятся полицейские?

– Я уже говорил вам, – раздражённо бросил охотник, – поживёте в городе, узнаете. – Щека его дёрнулась. – Кстати, категорически запрещаю вам вести какие-либо записи. Если хоть один человек узнает, с какой целью вы находитесь в Таунде, я не дам за вашу жизнь и пфеннига. Никакой психологической игры в детектива и преступника не будет. Вас просто сразу же уберут, даже не предупредив…

– Может, мы всё-таки перейдём к делу? – оборвал Гюнтер.

Охотник одарил его долгим взглядом.

– Всё, чем я располагаю, – наконец проговорил он, – находится у меня в номере в портфеле. Дверь я оставлю открытой, портфель будет стоять на стуле. Вы его откроете, тут же, не отходя от стула, ознакомитесь с документами, положите на место и уйдёте. Повторяю, никаких записей…

Сквозь шум льющейся воды из-за двери донеслось неясное царапанье. На миг охотник застыл с открытым ртом, но тут же, сорвав с трости набалдашник, резко повернулся к двери. Гюнтер мгновенно сориентировался и бросился вперёд.