– Вы слышали? – прошептал Айдан.

– Чего?

– Мне показалось, что кто-то поёт. Там, – он неопределённо повёл рукою.

– Это ветер, – Виллем выдул тонкую струйку дыма и стал невозмутимо выколачивать трубку. Потом добавил: – Всякое может почудиться.

Спорить было бесполезно. Айдана слегка повело: казалось, опустись на самый жёсткий на свете валун – и сон тотчас же обовьёт своими щупальцами, утянет в спасительную черноту – но когда, поддавшись усталости, хронист закрывал глаза, на пути к забытью словно вырастала стенка.

– А вообще, нехорошие места, – признался всё-таки Виллем. – Недаром тут эти, кхм, культисты ваши. Но курево успокаивает. Думаю, если б я не курил, тоже как ты бы дёргался, – южанин сделал несколько затяжек. В этом самый момент кому-то пришло в голову громко всхрапнуть, почти что хрюкнуть – монашек ахнул, вскочил и едва не угодил ногою в моргающие на краю костра угли.

– Ты нервный какой-то, – констатировал южанин и переложил самострел поближе к себе. – Купи себе трубку.

Над челюстями скал на другом конце долины то ли фиолетовая ведьма смотрела сквозь вуаль, то ли водоросли гладили лицо утопленницы – почти полная Бледная Луна неслась сквозь облачную рвань. Айдан получше запахнулся в плащ, положил подбородок на коленку и стал думать об Этельфледе, почему-то сбившись на коленки Кейтлин, отругав себя за это и возвратившись к плечам Этельфледы, к волнующим изгибам её спины. Каким был этот Сандер Лорх, если ради него она до сих пор была готова утратить и жизнь, и даже душу? Ведь он бросил её больную где-то на ведерском тракте, да и до этого между ними – если верить трактирщице – не было уже особого тепла. У Айдана внутри поднялась волна ненависти к Лорху, хронист в красочных подробностях представил его бесславную и весьма мучительную смерть на Обратной Стороне – стало немного легче, но по-прежнему не было ответа на вопрос о том, как заставить Этельфледу – несомненно предательски соблазнённую, зачарованную злодеем – забыть своего мучителя.

Один из дрыхнущих под сенью грота путешественников зашевелился, зашуршал, поднялся и, обернувшись Шааном, приковылял к костру.

– Всё тихо? – зябко придерживая на шее слишком свободный ворот, прогнусавил он.

– Да, но кто-то так храпит, что Айдан заснуть не может.

Хронист мысленно поблагодарил южанина за то, что он не стал пересказывать повесть про всхлипы и далёкую песню, которая уж слишком смахивала на фантазии трусоватого мальчишки.

– Гадкая погодка.

– Бывало и похуже, – бросил Виллем.

– Ещё, бде кажется, какой-то из багических дозордых Бартеля всё время пищит, – голос у него был совершенно простуженным.

Южанин пожал плечами, вручил инквизитору самострел и ушёл спать. Хронист напрягся и уловил что-то на самой кромке тишины, с облегчением подумав, что именно из этих звуков ветер вылепил и стоны, и завывания.

Шаан оказался очень скверным часовым и почти не смотрел по сторонам, как будто что-то, увиденное во сне, никак не отпускало его. Айдан подумал даже, что тут опять не обошлось без златоглазой хозяйки Кейтлин, и мысленно посочувствовал ему. Когда снизу кто-то прошуршал и тихо чирикнул, Шаан вскочил с выпученными глазами, наставил на темноту арбалет в дрожащих руках и закачался, словно не зная, кидаться ли на неведомую угрозу или спасаться бегством. Когда этот порыв схлынул, инквизитор покосился на Айдана и спросил, не хочет ли тот посидеть с арбалетом – хронист не ответил. Он думал, что Шаан, пожалуй, не был создан для экспедиций в края, где клыкастые культисты околачиваются возле консерваторий – хотелось его поддержать, но ясно было, что сочувствие в такой момент могло и разозлить инквизитора. Не выдержав молчания, спросил наудачу: