– А сполохи не против, что всякие подозрительные звери хватают их мальков своими клычищами? – улыбнулся Вальтер.

– Что вы! Они очень хорошо относятся к котикам. Увы, сами кошки обычно избегают взрослых сполохов, – он укоризненно посмотрел на полосатого. Тот зевнул, поудобнее уселся на коленях у волшебника и стал принюхиваться к остаткам каши в ближайшей миске.

Дверь снова распахнулась и, раздражённо топоча, в трапезную ворвался Габор. Следом, пытаясь на ходу ему шепнуть что-то, семенила Калида. Коротышка поднялся им навстречу, и потревоженный кот запрыгнул на стол, тотчас же сунув морду в миску. Ему, впрочем, не дали отведать остатков людской трапезы: Габор шикнул и, должно быть, сопроводил звуки чарами, потому что кота скинуло на пол.

– Наш слуга уже почти тут, собирайтесь, – бросил долговязый.

– То есть мы свободны? – уточнила Кейтлин. – И брату Ингольберту никто не будет есть руку? – тот улыбнулся ей.

– Не будет, – Габор поморщился.

– Мы придумаем, как умилостивить сполохов, – уверил коротышка.

– Я уже, – отрезал долговязый. – Скормим их личинкам ещё пару блажных, которые бормочут о своём Норе, – он скосился на странников, ожидая их реакции.

– Помилуй Владыка! – прошептал подвижник.

– Так это действительно вы? – Кейтлин нахмурилась. Коротышка вжал голову в плечи. – Как вообще можно было додуматься до такого? – Габор мстительно оскалился. Ему определённо понравилось, как гости восприняли эту новость.

– Прошу вас, – протянув к нему руки, проговорил подвижник, – Не надо из-за меня губить несчастных. Пусть лучше мне съедят руку.

– А поздно! – долговязый всплеснул руками в притворном бессилии. – Нам приказали сделать так, чтобы никому из вас не причинили вреда – мы не можем не подчиниться. Так что пакуйте свои моральные терзания – и на выход, да поскорее, если хотите догнать вора.

– Интересно, кто из вас так любит мучить людей: вы или многоножки, – девчонка недобро прищурилась. Коротышка одними губами проговорил: «Спо-ло-хи!»

– Думаю, для них есть, м-м, какой-то смысл в том, чтобы выводить потомство именно в телах людей, а не оленей, скажем, – промолвил Шаан. – Но какой?

– Вам и не надо этого знать, – уверил Габор. – Кстати, – окинув взглядом странников, добавил он, – я подумал, что с вашей подругой у очень много возни: мыть её, ворочать, подметать в комнате, а нам бы…

– Я! – вскакивая, воскликнул Годфруа. – Я останусь с ней! – отсветы магических кристаллов дрожали в его выпученных глазах. – Вот и славно, – Габор осклабился.

Айдан скрипнул зубами. Ему было ужасно обидно, что великан вызвался раньше него. Ревность рисовала в его голове картины того, как Годфруа попробует воспользоваться беспомощностью своей госпожи, и он со значением посмотрел на Габора, повторяя в голове: «Пожалуйста, не оставляйте его наедине с Этельфледой!» – и надеясь, что колдун услышит эти мысленные просьбы. Тот ухмыльнулся – но было ли это обещанием присмотреть за великаном или просто насмешкой? В любом случае, сказал себе хронист, вернуть Этельфледе недостающую часть души было важнее, чем приглядеть за её телом. Кажется, Кейтлин пришла к тем же выводам – встретившись глазами с Айданом, она чуть заметно кивнула ему.

Годфруа тепло простился с попутчиками, заклиная их во что бы то ни стало догнать Фродвина и вернуть его драгоценную ношу. Хронисту показалось, что великан уже начал жалеть о своём поспешном решении остаться при Этельфледе вместо того, чтобы преследовать вора, но теперь не смел отказаться. От полноты чувств Годфруа полез обниматься со всеми, и Айдан потом с тревогой ощупывал свои рёбра, которые как будто бы хрустнули, когда их стиснули могущие ручищи. Кейтлин, в свою очередь, заставила великана три раза пообещать ей, что он будет слушаться чародеев и не сломает ничего из тонкого оборудования в комнате Этельфледы.