– Мы не станем их задерживать, – отмахнувшись от чародейки, недовольно проговорил долговязый. – Почистим память и переправим за Ведер. Всех, кроме него, – бледный палец указал на брата Ингольберта. – Он убил сполоха.

Чародейка прищурилась и недобро посмотрела на подвижника.

Гости переглянулись.

– Кого?

– Сполоха, – чародей закатил глаза. – Они не любят, когда их называют многоножками. Сполохи во тьме Туманного Рва – вот кем они себя считают.

– А, ну, ясно. И что? Брат Ингольберт защищался. А перед этим ваш сполох убил Бартеля. Так что душа за душу – нет?

– Это сполох защищался, – недобро скрипнул долговязый. – Вы вломились в их дом. Он был в своём праве.

– Кейтлин, я… – начал было подвижник.

– Брат Ингольберт, помолчите, пожалуйста, – шикнула она и властным, звонким голосом провозгласила: – Вы не тронете его. Иначе уговора не будет.

Взгляд колдуна метался между её глазами, не в силах разобрать, кто говорит: девчонка или загадочное существо внутри.

– Послушайте, – наконец выдохнул он. – Я… могу поговорить с ними. Попробовать, по крайней мере. Может быть, они ограничатся ритуальным съедением руки, нанесшей смертельную рану. Возможно, её даже отрежут перед этим… быстрым и щадящим способом. Обычаи сполохов очень запутаны, мы до сих пор очень плохо их понимаем, а такого, чтобы человек убил одного из них, не бывало уже несколько столетий. Они помнят, конечно же, как их повсюду истребляли после гибели их бога, – он тараторил всё быстрей, чтобы только никто не прервал его, и когда Вальтер попробовал заметить, что многоножки тоже поубивали немало людей, долговязый лишь повысил голос, чтобы перекричать его, и продолжал: – Они помнят, и только с большим трудом они преодолели ненависть к нам ради нынешнего сотрудничества. Поэтому их реакция может быть яростной, непредсказуемой, но я поговорю с ними, постараюсь утихомирить – хорошо?

Калида громко фыркнула.

– Если даже волос упадёт… – процедила Кейтлин.

– Но мы ведь не можем совсем отказать им в правосудии?

– Кейтлин, прошу вас, – брат Ингольберт печально улыбался. – Пусть съедят руку, если так надо.

Девчонка бессильно зарычала и бросила:

– Мы ещё вернёмся к этому вопросу. А что с Фледой? Приведите её сюда.

– Простите, это невозможно, – Габор замотал головой. Его губы нервно кривились. Колдунья что-то шепнула коротышке и тревожно посмотрела на Кейтлин.

– В каком смысле? Брат Ингольберт и Фледа уедут с остальными, вот мои условия.

– Да, мы забираем её! – выйдя вперёд, гулко грохнул Годфруа, и даже пол под ногами завибрировал от его голоса. Впрочем, полуночники и виду не подали, что заметили его.

– Но это… было бы против её воли, – нащупав этот довод, Габор расслабился, и слова его потекли с неспешностью триумфальной процессии. – Она ведь сама прибыла к нам, с вполне сформулированной и, я бы даже сказал, выстраданной просьбой.

– То есть вы околдовали её, затащили сюда, а теперь будете говорить, что Фледа сама захотела?

– А вы скажете, что нет? – колдун улыбнулся и развёл руками. – Ради чего, по-вашему, она проделала весь этот путь?

– Она ошиблась, и если бы не ваши чары, она бы уже поняла это.

– Неужели? И как мне вас переубедить? Может быть, показать собственноручно подписанное ею информированное согласие? Но, простите, мы тут исследованиями занимаемся, а не бумагу пачкаем. Да вы бы и не поверили, сказали бы, что это колдовство, – долговязый самодовольно вздёрнул подбородок, и ему было, чем гордиться: Кейтлин моргнула и на короткий миг оглянулась, как будто ища у попутчиков поддержки – увы, Годфруа мог сколько угодно проклинать чародеев и размахивать мечом – его без труда отогнали. И будь на месте девчонки кто-нибудь другой, на этом бы сопротивление закончилось, но их правота лишь разозлила Кейтлин, и она крикнула: