Вдруг лошади заржали, сани дернулись. Из сугроба, будто призрак, выскочил заяц – белый, с красными глазами, – мелькнул перед мордами коней и исчез в чаще. Кучер, старик с обмороженным носом, перекрестился. «Плохая примета, барин, – пробормотал он, – заяц дорогу перебежал. Не к добру». Иван отмахнулся, но в груди заныло сильнее.

Лес сгущал тьму. Метель закручивала снег в вихри, и дорога, казалось, вела в никуда. Кучер бормотал молитвы, а Иван сжимал в кармане револьвер – на всякий случай. В этих краях рассказывали о разбойниках, о волках, а то и о чем похуже. Старухи шептались о «лесном хозяине», что забирает путников, если те не чтят приметы.

Сани остановились у заброшенной часовни, едва видной в снежной пелене. «Дальше не поеду, – заявил кучер, – лошади неспокойны. А там, за поворотом, деревня». Иван выругался, но спорить не стал. Взял саквояж и пошел пешком, проваливаясь в сугробы. Ветер доносил странный звук – не то стон, не то шепот, будто лес говорил на забытом языке.

У околицы деревни его встретила тишина. Ни лая собак, ни света в окнах. Дома стояли пустыми, двери нараспашку, будто жители сбежали в спешке. В центре площади чернел крест, увешанный лентами и крестиками, а рядом – свежий след, нечеловеческий, с длинными когтями. Иван почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом.

В церкви, единственном месте, где горел свет, он нашел священника. Старик, сгорбленный, с безумными глазами, шептал: «Оно пришло. Лихорадка – не болезнь, а метка. Заяц – его вестник». Иван пытался расспросить, но священник только указал на алтарь, где лежала старая книга, раскрытая на странице с выцветшими символами. «Оно требует жертвы, – бормотал старик, – иначе всех заберет».

Ночью метель усилилась. Иван остался в церкви, но сон не шел. Сквозь вой ветра он слышал шаги – тяжелые, хрустящие, будто кто-то кружил вокруг стен. В щели ставен мелькнула тень – высокая, сгорбленная, с глазами, горящими, как угли. Иван вскинул револьвер, но тень исчезла. На полу, у двери, он заметил следы – те же, что на площади, и клочок белой шерсти.

К утру священник исчез. Книга на алтаре была раскрыта на новой странице, где кровью – Иван был уверен, что это кровь – было написано его имя. Он выбежал из церкви, но лес, казалось, сомкнулся вокруг. Дорога пропала, а метель рисовала в воздухе фигуры – зайцев, десятки зайцев, что смотрели на него красными глазами.

Иван бежал, пока легкие не горели, но шаги за спиной не отставали. В последний момент, когда он споткнулся о корень, что-то холодное коснулось его шеи. Он обернулся – и увидел. Высокое, в лохмотьях, с лицом, скрытым тьмой, оно улыбалось. Последнее, что он услышал, было хрустом снега и своим собственным криком, заглушённым ветром.

Деревню нашли пустой весной. Ни тел, ни следов. Только у часовни, в сугробе, лежал револьвер, а рядом – заячий след, ведущий в лес.

Падающая звезда

Августовская ночь дышала теплом, напоенным запахом скошенной травы и хвои. Вдалеке, за рекой, мерцали огоньки деревни, но здесь, на холме у старой усадьбы, царила тишина, нарушаемая лишь стрекотом кузнечиков. Григорий Павлович, отставной офицер, сидел на веранде, потягивая трубку. Небо над ним пылало звездами, и он, привыкший к суете столичной жизни, невольно замирал перед этой вечной красотой.

Внезапно небо прочертила яркая полоса – падающая звезда, ослепительно-белая, с длинным хвостом. Она рухнула где-то за лесом, и на миг Григорию показалось, что земля дрогнула. Он усмехнулся, отгоняя детскую мысль о желаниях, но в груди шевельнулось беспокойство. В деревне говорили, что падающие звезды – дурной знак, вестники беды. «Суеверия», – пробормотал он, но трубка в руке задрожала.