На выходе из тюрьмы он вдохнул сухой воздух Лос-Анджелеса. Солнце стояло высоко, жара поднималась от асфальта дрожащими волнами. Машина ждала его на стоянке – чёрный Nash Ambassador, слегка запылённый. Он сел за руль и достал сигарету. Закурил, выпуская дым, и открыл окно.

– Во что ты вляпался, Харрис? – пробормотал он вслух. – Снова в это грязное болото…

Телефон зазвонил, как по сценарию.

– Харпер, – сказал он в трубку, не дожидаясь приветствия.

– Колдвелл, привет. Ты был у актрисы?

– Да. И чем дальше, тем хуже.

– Хочешь, чтобы я начал копать?

– Начинай с Марлоу. Смотри, кто из его людей работал на съёмках последние два года. И, Харпер…

– Что?

– Постарайся не засветиться. Уж слишком это дело пахнет дорогим парфюмом и дешёвой кровью.

Он повесил трубку, заглушил окурок, завёл мотор и выехал со стоянки.

Город жил своей жизнью. По Сансет-Бульвар катились кадиллаки, женщины с идеальной укладкой выходили из магазинов, студийные курьеры спешили по поручениям. Но Харрис знал – под этой глянцевой плёнкой была другая плёнка. Чёрно-белая, царапанная, где каждый кадр – обман. И теперь ему предстояло перемотать плёнку назад.

Через двадцать минут Харрис свернул на Беверли и припарковался у здания, где располагался офис Джека Харпера. Никакой вывески, только металлическая дверь со стёртым номером и надписью Private. Раньше здесь был стоматолог. Теперь – частный детектив, которого боялись даже коррумпированные копы.

Он постучал. Ответ пришёл не словами, а характерным хрипом – Харпер всегда умел встречать без церемоний.

Внутри пахло дешёвым кофе, сигарами и кожаной мебелью. Джек Харпер сидел за столом, ноги на ящике с документами, в зубах – сигара, в руке – стакан с виски. Его мятый пиджак висел на вешалке. На нём была только рубашка с закатанными рукавами, раскрывающая старый шрам на предплечье.

– Ты выглядишь так, будто снова связался с голливудским дерьмом, – сказал Харпер, не вставая.

– Потому и пришёл, – ответил Харрис, усаживаясь напротив.

– Значит, та актриса? Вивиан Роуз?

– Уже знаешь?

Харпер ухмыльнулся и показал пальцем на радиоприёмник в углу.

– Радио гудит с утра. "Кровавая Роуз", "Звезда со шрамом", "Девушка с кинжалом". Публика обожает, когда актрисы плачут в зале суда. Они забывают, что в Голливуде все играют роли – даже в морге.

Харрис вытащил из папки вырезку из газеты и бросил на стол.

– Это прислали мне. Без подписи. Вырезка, фото Роуз и надпись: "Она не виновата. Найдите шрам на левом запястье."

Харпер убрал стакан, стал изучать вырезку. Потом нахмурился:

– А почерк?

– Печатными. Без эмоций. Как записка убийцы в фильме.

– А почта? Штампы?

– Местная. Отправлено вчера. Без отпечатков.

Харпер встал, прошёлся к кофеварке, налил себе ещё и плеснул в кружку для Харриса.

– Пьёшь чёрный?

– С утроенной дозой цинизма, если можно.

– Бери. Значит, у нас есть:

1) подозреваемая, у которой шрам;

2) мертвец – Делл Рид, критик с характером;

3) продюсер – Лестер Марлоу, чьи фильмы Делл кромсал в рецензиях.

– И 4) студия, у которой исчезают плёнки, появляются поддельные страховки, и свидетели меняют показания, – добавил Харрис.

Харпер кивнул.

– Есть ещё кое-что. Я уже посмотрел, кто работал с Роуз в последних трёх фильмах. Оператор – Фрэнк Мэллоу, уволился после несчастного случая на съёмках год назад. Сценаристка – Джудит Кейн, её имя всплывало в паре скандалов. И, угадай, кто руководил продакшеном?

– Марлоу?

– Верно.

– Дьявол, – пробормотал Харрис. – Всё крутится вокруг него.

Харпер загасил сигару, поднял бровь:

– Поедем к нему?

– Сначала – нет. Пусть не чувствует, что мы за ним. Ты копни. Узнай, кто и за что платил Деллу. Может, у него был компромат.