Вообще‑то я по природе своей больше оптимист, чем пессимист, хотя с возрастом больше склоняюсь к тому, что нужно стать философствующим пессимистом и считать пессимизм не как обретение безысходности, а безыллюзорности. Мой дорогой читатель, как я радовался публикации моей комедии в журнале «Посвящение», когда получил, наконец, свои два экземпляра! Я сначала показал журнал с напечатанной моей комедией жене, но она особо не обрадовалась. Может, то мне показалось, или она была усталой, но я желал увидеть ее радостное лицо… Иногда я просил ее прочитать что‑то из моего творчества, но Валя постоянно отказывалась читать, мотивируя свой отказ нежеланием меня обидеть, если ей не понравится и она скажет об этом мне. Но я все равно настойчиво просил прочитать мою комедию или какой‑то рассказ, она под моим напором соглашалась, читала минут пять или чуть более, а потом объявляла, что, дескать, все уже прочла и написано в общих чертах неплохо. Я слегка усмехался и более не надоедал Вале своими просьбами.
Конечно, меня, как члена Союза писателей, печатали раза два в изданиях этого Союза, но там, как я понял позднее, была очередь и многие авторы ждали с нетерпением, когда их напечатают. Вдобавок многие писатели при встрече со мной в здании Союза писателей сетовали на то, что вот раньше они получали гонорары за публикации в различных журналах, а сейчас им ничего не платят, да еще в очередь на публикации записывают. Я не ввязывался в надоевшие и набившие оскомину воспоминания насчет прежних времен, памятуя, что многие пожилые писатели симпатизировали коммунистам или даже состояли в рядах компартии. Я не то, что не вступал в компартию ранее, даже комсомольцем не был. Представляете себе, дорогой читатель, когда на лечебно– профилактическом факультете медицинского института учится один студент, не являющийся комсомольцем? То был я, который по всяким предлогам увиливал, как мог, от вступления в комсомол, хотя меня сразу бы приняли. Лично я считаю себя демократом, даже как‑то вступил в одну демократическую партию, думал, что буду принимать в ней посильное участие, посещать разные собрания и дискутировать, но потом меня осенило: л ю б о й партии нужна только ее численность и победа на выборах, так что меня приняли в партию и сразу забыли обо мне. Поэтому я больше не стремился участвовать в партийном движении, а через месяца два позвонил одному функционеру партии и потребовал, чтобы он зачеркнул мою фамилию, вычеркнув меня из ее рядов, обосновывая свою просьбу тем, что меня не приглашают на собрания партии, и я не желаю просто числиться в партии, как безмолвный статист.
Прошло два месяца после опубликования моей первой сатирической комедии в сибирском журнале «Посвящение». Я отослал в редакцию этого журнала вторую комедию, которую тоже приняли к публикации, чему я был несказанно рад. Взяв авторские экземпляры, я ходил с ними в московские театры, желая, чтобы завлиты или худруки театров прочитали комедию, но мои просьбы о прочтении и даже только о встрече успехом не увенчались. Как понял мой дорогой читатель, и Ширмыршлянский, и Фуцман даже говорить со мной не желали. Прошло более двух недель, как я оставил комедию у вахтера Театра юмора, и я решил позвонить в этот театр.
– Здравствуйте! – поздоровался я, позвонив в театр с работы. – Это один автор Соколов, я оставлял свою комедию для худрука Ширмыршлянского.
– И что вы хотите? – услышал на том конце провода женский равнодушный голос. – Ширмыршлянского сейчас нет.
– Я хотел узнать его ответ.
– Ответ?
– Да!.. Он сказал, чтобы я оставил комедию охраннику, меня не пустили в театр, а две недели прошли. Можно меня соединить с завлитом?