– Ее тоже нет.

– А с кем я говорю?

– Это вахтер.

– Пожалуйста, позовите администратора, – вежливо попросил я.

В трубке послышался шум, ворчание вахтерши, чей‑то разговор. Наконец, через минут пять трубку взяли, и я услышал сердитый мужской голос:

– Да, слушаю!

– Это администратор Театра юмора?

– Да. – На том конце провода чавкали, сопели.

– Я отдал свою комедию две недели назад на вахте. Как мне сказал Ширмыршлянский, через две недели мне ответят.

Неизвестный мне администратор вместо ответа громко икнул, потом выругался.

– Алло! Вы меня слышите? – спросил я.

– Слышим, слышим вас…Ширмыршлянского нет сейчас в театре, но вашу комедию никто ставить не будет, – сообщил мне администратор.

– Почему? – удивился я.

Администратор снова икнул, потом снисходительно ответил мне:

– Такова политика нашего театра. Мы не ставим пьесы современных авторов.

– Все‑таки объясните мне причину! – возмутился я.

– Такова политика нашего театра, молодой человек, – повторил администратор довольно холодно.

– Но почему только старые пьесы ставят в вашем театре?

– Как это старые?

– Вы же только что сказали, что пьесы современных авторов не ставите, так?

– Да.

– Но почему?

– Мы не ставим пьесы современных авторов. Такова политика нашего театра. Что еще хотите услышать, молодой человек?

– Гм, вот и получается, что ставите только старые пьесы давно умерших авторов, – заключил я.

Администратор снова икнул, отложил трубку, говоря с кем‑то другим и посмеиваясь.

– Алло! – завопил в трубку я.

– Да, чего хотите, молодой человек? Я ж ответил, чего надо‑то?

– Вот так– с, да? – неожиданно для себя вскричал я. – Всевластие режиссера! Хозяин-барин! Я…

На том конце провода трубку положили, я услышал частые гудки. Больше звонить в Театр юмора смысла не было, как и просить вернуть журнал с напечатанной в нем комедией. Неожиданно я услышал правдивый и довольно циничный ответ от неизвестного мне администратора, который должен был отрезвить меня и избавить от ненужных иллюзий. Но я не считал себя слабовольным человеком, который сдается при первых трудностях. Трудности должны закалять человека, как полагал я. Ведь вся наша жизнь – постоянная борьба! Надейся и жди, все жди, а жизнь проходит… Поэтому нужно не терять драгоценное время, успевать и писать, и бегать по театрам, редакциям журналов.

Я решил обратиться в Драматический театр, к худруку театра Сеновину. Уже имея печальный опыт общения с режиссерами, я обдумывал тщательно свой план похода в этот театр. Ведь Драматический театр известен театралам своим неизменным репертуаром; не меняющимся многие десятилетия – в театре шли лишь классические пьесы давно умерших авторов, в довершении ко всему почти все актеры театра были пожилого и старческого возраста, чему никто из зрителей не удивлялся. Кстати, слышал, что и сам Сеновин не возражал против игры пожилых и старых актеров, актрис в театре, мотивируя это тем обстоятельством, что чем старше актер или актриса, тем он или она более опытны, а с молодыми начинающими актерами надо работать и работать. Однако чуть позднее и Сеновин, наконец, понял, что пора менять старых актеров и актрис на более молодых. Некоторые старые актеры и актрисы стали плохо слышать, видеть, да пластика их желала лучшего. А система Станиславского с ее постулатами о том, что любого актера можно натренировать и научить играть на сцене, здесь не срабатывала, как ни пытался Сеновин, известный приверженец этой системы, – ведь возраст никак не убавишь, он останется, и ничего с этим не сделаешь; одним тренингом и муштрой по Станиславскому не добьешься, чтобы старик превратился в процессе работы над собой снова в молодого, сильного, пластичного, подвижного, и зритель прекрасно видит, кстати, что роли молодых героев вроде Ромео и Джульетты играют совсем не молодые, даже не средних лет актеры и актрисы, а старики, и это обстоятельство в последнее время вызывало у некоторых зрителей насмешку.