«Он тоже слушает», – подумала она. – «Но слышит ли?»

Аой почувствовала странное сжатие в груди. Она не знала его, но где-то внутри – в костях, в крови, в памяти, которую она не проживала – почувствовала: он видел её раньше?

– Ты… – прошептал он, и шагнул ближе к воде. – Я видел тебя раньше. В храме. На свитке. Ты стояла у фонаря. Девушка с печальными глазами…

– Я не была в храмах. Но моя мать говорила: если имя исчезает, образ остаётся.

Мужчина кивнул ей. Он не чувствовал страха – только осознание, что он здесь не случайно. И что она – тоже.

– Как тебя зовут? – наконец спросила его Аой.

– Сейдзи. А ты, возможно, та самая кагэ-но мусумэ? Честно, думал ты будешь… не такой юной.

Его слова странно отрезанировали в Аой, она даже немного была уязвленной, словно, она не оправдала ожиданий этого незнакомца. Она не любила, когда её оценивают – даже через шутку. Особенно в этом. Особенно – когда речь шла о том, кем она стала.

– Ты ожидал кого-то древнего, с белыми волосами и глазами, затянутыми пеплом? – тихо ответила она, скользнув взглядом по воде, будто сам озёрный свет мог ответить вместо неё.

Сэйдзи приподнял бровь, чуть улыбнулся, но быстро вернул себе серьёзность.

– Нет, – сказал он после короткой паузы. – Я ожидал кого-то, кто знает, как пройти туда, где граница размыта. И кто слышит, когда другие – только молчат.

Это был не комплимент, не лестность. Это было признание. Аой медленно кивнула.

– Тогда ты всё-таки кое-что понял. Но ты не спросил главное. Зачем я здесь? Почему я ещё осталась?

– Я… думал, ты уже не живёшь, – сказал он, осторожно. – Я видел твой образ на старой свитке. Ты же хранитель?

Её глаза чуть расширились.

– Хранитель чего?

– Голосов, – произнёс он. – Или… Перехода. Я пока не уверен. Но тот, кто писал свиток, утверждал: пока есть такие, как ты – дверь не захлопнется.