Мы не выбрали эту судьбу. Мы такими родились. Злая насмешка природы или её извращённая прихоть – что-то сыграло с нами жестокую шутку. Наши тела не могли переваривать обычную пищу. Хлеб, овощи, фрукты, мясо животных – всё это для нас было не просто несъедобным, а ядовитым. Любая попытка съесть что-то «нормальное» заканчивалась мучительной болью, рвотой, слабостью. Наш организм требовал другого, и сопротивляться было невозможно.

Мы питались людьми.

Каждый прохожий, каждый человек, случайно встретившийся взглядом, казался нам таким близким, похожим… и в то же время совершенно чужим. Они даже не догадывались, что их запах – тёплый, живой, полный металла и соли – тянулся к нам, как манящий призыв. Они ничего не знали о нас. Не знали, что в мире есть те, для кого человеческое тело – не просто оболочка, а необходимость, потребность, основа выживания.

Но мы не были вампирами. Мы не пили кровь, не ели сырое мясо. Мы не были зверьми, не теряли разум от голода, не нападали бездумно. Всё должно было быть приготовлено. Термическая обработка делала пищу для нас безопасной. Пламя снимало с неё проклятие первобытности, превращая её в нечто, что мы могли съесть без отвращения.

И нам не нужно было много. Одна небольшая порция в неделю – этого хватало, чтобы оставаться сильными, здоровыми, незаметными среди людей. Одного человека нам с мамой хватало надолго. Но это не облегчало нашу жизнь.

Мы жили в постоянной тени, с осознанием, что любая ошибка может разрушить всё. Малейшая оплошность, странный взгляд, неверное слово – и мы пропали. Мы не могли рисковать. Мы не могли привязываться. Из-за этого мы часто переезжали. Снова и снова.

Новая школа для меня. Новая работа для мамы. Новые люди, новые улицы, новые стены, за которыми нужно прятать нашу тайну.

Мама была моей защитой. Моим наставником. Моим единственным союзником. Она учила меня, как скрываться, как не выделяться, как оставаться незаметным среди людей, которые могли бы стать нашей пищей.

Её красота была её проклятием. Она привлекала взгляды – слишком много, слишком часто. Высокая, с идеальной осанкой, сияющей кожей, глазами, в которых отражался хищный свет, она выделялась даже в толпе. Мужчины тянулись к ней, заворожённые. Они пытались заговорить, ухаживали, искали повод подойти ближе.

Но мама умела держать их на расстоянии. Потому что знала: слишком близко – значит опасно.

Мы не боялись темноты. Темнота должна была бояться нас.

Ночь была тёплой, мне было тогда лет тринадцать, и переулок у кабака казался безлюдным. Мы решили срезать путь. Из тени вышли четверо. Они двигались неторопливо, как охотники, которые уже предвкушают добычу.

– Если не будешь кричать, – сказал один, явно главный маме, – мы не тронем твоего мальчишку.

Моя рука уже была в чужом кулаке, горячем и липком. Я не думал. Просто сделал. Костяшки пальцев хрустнули у меня в ладони. Мужик взревел, как раненый бык, и упал, держась за покалеченную руку. Второй двинулся к маме, но она уже была в движении – один точный удар, и он осел, корчась от боли. Остальные даже не попытались помочь. Они поняли. Развернулись и убежали.

Мама посмотрела на двоих, оставшихся у наших ног, и тихо сказала:

– Если ещё раз тронете женщину, я вас найду. И убью.

Они встали, спотыкаясь, и скрылись за углом.

Мама обернулась ко мне. В её взгляде не было упрёка – только усталость.

– Никогда не делай этого без крайней необходимости, – сказала она.

Я знал. Но что делать, если угрожают единственному человеку, который для тебя важен?

Мама всегда повторяла: мы не чудовища. Сила – это инструмент. Мы ели только тех, кто заслуживал смерти: насильников, убийц. Её способ примириться с нашей природой. Когда-то она видела, как её школьная подруга покончила с собой после изнасилования. С тех пор мама не верила в правосудие. Она творила своё.